Бела Кун

Однажды, когда, как обычно, я приехала на свидание в Штокерау, мне вдруг бросилось в глаза, что полицейский чиновник стоит у самых ворот. Заметив меня, он быстрым шагом пошел навстречу и торжественно сообщил, что ночью у них были «гости». «Какие гости?» — взволнованно спросила я. «Венгерские белые офицеры хотели похитить Herr Bela Кun, но мы не допустили», — сказал он с гордостью. И подробно расписал мне, как ночью неподалеку от больницы остановилась машина с четырьмя офицерами, один офицер вылез из нее и подошел к часовому. Попытался сунуть ему взятку, чтоб он впустил машину во двор. Зачем это ему надо, он якобы не сказал. Часовой взял деньги, но тут же побежал к жандармам и доложил обо всем. Жандармы подняли стрельбу. Офицеры же, заметив, что их план сорван, пустились наутек.

Встревоженная, побежала я к Бела Куну. Он встретил меня улыбкой и обычной своей присказкой: «А вы никогда не бойтесь за меня», потом добавил: «Это сейчас весьма кстати!» И написал письмо Эльдершу. Ссылаясь на то, что оставаться ему в Штокерау небезопасно, он потребовал, чтобы его перевели в Штайнхоф к остальным коммунистам.

На этот раз просьба его была удовлетворена. И Бела Кун оказался уже в третьем «убежище» — в Штайнхофском сумасшедшем доме.

(Пронаи в упомянутом дневнике пишет о том, что австрийская полиция арестовала белых офицеров, приезжавших в Штокерау, но полицмейстер Шобер выпустил их «за отсутствием доказательств».)

Бела Кун был доволен. Психиатрическая лечебница была для него не в новинку. Он рассказывал мне, что, когда заболел в плену, его поместили в Томский сумасшедший дом (в других больницах не было места). «Я чувствовал себя там очень хорошо. Те сумасшедшие, у которых временами прояснялось в голове, по крайней мере открыто высказывали свое мнение о царизме и разных политических делах».

Обитатели Штайнхофского павильона ликовали: Бела Кун опять с ними, и теперь они вместе обсудят, что делать дальше. Настроение у всех было радужнее, чем в Карлштейне, еще и потому, что улучшилось военное положение Советской России. Красная Армия теснила белогвардейские войска. Можно было надеяться, что венгерские коммунисты установят постоянную связь с Россией, с Лениным, с Коминтерном, с венгерскими большевиками из бывших военнопленных…

Одним словом, планов было хоть отбавляй.

Обсуждался уже и вопрос о создании организации политических эмигрантов, эмигрантской печати, об установлении связей с различными эмигрантскими группами… Такие и еще разные другие вопросы вставали на повестку дня.

Душевнобольные очень скоро узнали о том, какие у них завелись соседи. Хотя венгерских коммунистов поместили в отдельный павильон, однако ж в дом умалишенных, а ведь туда принимали только действительно психических больных или в крайнем случае родственников богатых и влиятельных людей, если те были недовольны их поведением.

Но чтобы целую группу политических эмигрантов поместили к умалишенным, такого, мне кажется, не было еще во всей истории «предоставления права убежища». Как видно, случается еще и новое под луной.

Мы оказались в трагикомическом положении.

Умалишенные различных рангов, сословий и степени заболеваний все по-разному встретили коммунистов. Были и такие, что в состоянии просветления относились к ним сочувственно и даже выражали свою симпатию: писали письма, устраивали демонстрации в честь коммунистов, а когда мы, жены, приходили в гости и шли мимо их павильонов, улыбались нам, махали руками… А те, что были настроены враждебно, бранились, выходили на манифестации протеста и старались дикими воплями, криками и пением нарушать жизнь обитателей павильона коммунистов. Правда, на большее они были не способны. А главное, как и все душевнобольные люди, они были заняты прежде всего собой.

Бела Кун и в Штайнхофе продолжал бороться за освобождение коммунистов. С неутомимой энергией писал он письмо за письмом австрийскому министру внутренних дел и другим представителям власти. Весело читал он товарищам свои очередные сочинения и говорил задорно: «Все равно не отстану от них, пока нас не освободят!»

Но время шло. Коммунисты ждали освобождения, а белые офицеры за кордоном ждали, когда же выдадут им, наконец, коммунистов.

И в конце концов они решили, что прикончат «этих проклятых наркомов в самом Штайнхофе».

Была как раз троица. Воскресенье. Мы приехали, как всегда, навестить мужей и застали их в отличном настроении. Чем объяснялась их радость, узнали сразу:

— Подумайте только, им самим нечего есть, а вспомнили про нас, посылку прислали, — торжествующе рассказывал Бела Ваго о венгерских эмигрантах, которые жили на свободе в Вене. — И поглядите, какое славное письмо вложили.

Посылку открыли уже до нашего прихода, разложили все содержимое и с нетерпением ждали только нас, чтобы полакомиться.

Можно себе представить, какое впечатление произвели после многомесячного тюремного питания шоколадный торт, коробки шоколада, апельсины и еще какие-то печенья.

Мы смотрели во все глаза на эти давно не виданные яства.

— Вы на свободе, вам мы не дадим, — сказал вдруг кто-то из заключенных.