Бела Кун

— Сейчас вы не можете поехать со мной в Россию, — сказал мне Бела Кун и добавил: — А мне будет гораздо спокойнее, если я узнаю, что вы устроены и хоть как-то материально обеспечены. Потом, при первой возможности, либо вы приедете ко мне в Россию, либо я вернусь, и мы опять будем вместе.

Делать было нечего. Я согласилась. Отъезд назначили через несколько дней.

Нам достали чешские паспорта. Ехать под фамилией Кун было, конечно, невозможно, как нельзя было и просить у австрийцев разрешения на выезд.

Тихо, почти тайно, покинули мы пределы Австрии.

Год спустя, когда нас выслали из Италии, австрийская полиция предъявила нам обвинения за эти чешские паспорта. Правда, мы отделались только денежным штрафом, зато чехам, которые раздобыли их, пришлось гораздо хуже.

И вот мы опять прощаемся. Бела Кун прикидывается спокойным, а я не могу скрыть волнения: он опять остается один, в заключении, и кто знает, еще сколько времени. Верно, что жена Ваго и Пора пообещали мне заботиться о нем (и выполнили свое обещание). Я завидовала им — они могут остаться.

Беспокоило меня и другое: каково-то придется и нам в чужой стране, без знания языка, без друзей и знакомых. Но и с этим надо было примириться.

Когда все приготовления к отъезду были закончены, за нами приехали, погрузили вещи в машину, привезли на вокзал и посадили в отдельное купе. Никому не разрешили нас провожать. Поезд тронулся. В купе зашли итальянский депутат Буко и официант. Последний принес такой белый хлеб, какого мы давно не видели. Поставил перед нами еще разные яства: какао, шоколад, фрукты. После Вены все это казалось сказочным сном, но настроение, однако, не улучшилось. Да и разве могло что-нибудь заглушить боль разлуки с Бела Куном и мысль о том, что нам придется жить в совершенно чужой стране?

Наш провожатый — депутат Буко говорил со мной по-французски и все старался утешить меня. Но усмирить мое волнение и ему не удалось.

Вдруг поднялся шум в коридоре. Началась проверка паспортов. К нам никто не вошел.

Приехали в Венецию. Сошли с поезда, осмотрели город с его голубями, узкими улочками и каналами. На меня и Венеция не произвела никакого впечатления.

Поехали дальше. Вечером прибыли в Болонью.

Нас поместили в прекрасную гостиницу, отвели апартамент из двух комнат и предложили лечь спать. Мол, утром придут к нам, и тогда договоримся обо всем.

Легли. После всех волнений мгновенно заснули. Беспокоила только приобретенная еще в лагере чесотка, но нельзя же было в такой шикарной обстановке говорить об этой «некрасивой» болезни.

Утром к нам пришел Аладар Комьят[82] с женой. Они уже несколько месяцев жили в Италии и довольно хорошо усвоили язык. Мы еще двух слов не успели сказать друг другу, как явились уполномоченные социалистической партии «приветствовать семью Бела Куна». Они горячо интересовались судьбой Бела Куна и торжественно заявили, что во всем будут нам помогать. Представили нам адвоката, который «должен заниматься всеми вашими делами».

Я была крайне удивлена этим — думала, что здесь мы только проездом, а жить будем в Сан-Марино. Но не успела еще выразить своего изумления, как вошел Буко и передал жене Комьята утреннюю газету. Попросил ее прочесть, что там написано, и перевести нам. Затем провозгласил, что приветствует нас, как гостей Италии.

В газете подробно рассказывалось о том, что в Итадщо приехала семья Бела Куна в сопровождении депутата Буко. Буно еще утром явился в префектуру и сообщил, что мы здесь проездом в Сан-Марино, ибо Сан-Марино предоставило нам убежище. Но он попросил префектуру ввиду моего состояния предоставить нам убежище в самой Италии. На основании разрешения свыше префектура позволила нам поселиться в Болонье при условии, что мы не станем вмешиваться во внутренние дела Италии и не будем вести политическую агитацию.

Это мы пообещали и сдержали свое слово, что не помешало, однако, полиции позднее написать в официальном сообщении, будто у нас был большевистский центр и постоянно устраивались собрания. (Десять месяцев спустя болоньская полиция на основании своего же сообщения арестовала всю венгерскую эмиграцию и выслала из Италии.)

Весть о том, что не придется ехать дальше, обрадовала нас, конечно. Но уже вовсе никакой радости не доставила статья, в которой сообщалось множество излишних подробностей, в том числе и история с чешскими паспортами, из-за которых у чехов впоследствии были крупные неприятности.

— Мне не нравится, что газеты занимаются нами. Я хочу жить скромно, без всякого шума, — сказала я Комьятам.

Они согласились со мной, но Комьят заметил, насмешливо улыбаясь:

— Вам не нравится, а «товарищу» Буко газетная реклама весьма кстати.

Невзирая на всю торжественность приема, мне с самого начала многое пришлось не по душе. Когда я проснулась в первое утро и увидела на стене табличку, на которой стояла цена номера, то пришла в ужас. Комнаты стоили раз в десять дороже, чем в нашем венском пансионате. И едва наш адвокат переступил порог, как я сказала ему, что такое дорогое жилье нам не подходит…