Читаем Белая фабрика полностью

Хаим Румковский. Ничего, ничего. Так, синие – это по пять пфеннигов, да? Зеленые по десять… На синих лучше всего смотрится. И что там на фоне? Не вижу, мелко.

Йосеф Румковский. Ну там как бы люди работают. Город труда, так сказать.

Хаим Румковский. Художнику выдать продуктовый набор! Как вам, пани Кауфман?

Ривка. Похоже.

Йосеф Кауфман. Высший класс, пан Румковский.


Румковский разглядывает марки, отрывает себе одну, убирает в портмоне.


Хаим Румковский. Ладно. Так, Кауфман, забирай детей, и идите домой, а вы, пани Кауфман, задержитесь еще немного. Надо кое-что набрать, приказ один.


Йосеф забирает у Ривки детей и идет к выходу. Ривка смотрит в пол.


Йосеф. Увидимся дома!

31

1944 год. Улицы гетто. Разрушенные, истерзанные дома. Сцена завалена чемоданами, скарбом, одеждой. Крики, плач. Слышна артиллерийская канонада, гул пролетающих самолетов. Из одного конца сцены в другой шагают Коппе и Ланге.

Следом семенит Румковский, которого сопровождает Йосеф.


Румковский. Герр обергруппенфюрер… Моего родного брата…

Коппе. Мы депортируем всех по спискам. Он был в списках. У меня приказ.

Румковский. Он выполняет очень важную работу!

Коппе. Его отправляют в Освенцим, Румковский. Замените его кем-нибудь.

Румковский. Мы снабжаем вермахт… Флот! Сто пятьдесят мастерских…

Коппе. Да. Вы тут неплохо обустроились. Но приказ есть приказ. Ваше гетто должно быть немедленно ликвидировано.

Румковский. Но мы столько еще можем сделать! Верните моего брата! Умоляю!

Коппе (к Ланге). Я не понимаю, почему вы сваливаете это на меня.


Ланге одним ударом сбивает Румковского с ног. Коппе и Ланге уходят.

Румковский встает на четвереньки, потом тяжело разгибается, трясет головой. Йосеф помогает ему подняться.


Румковский. Вот и все. Вот и конец.

Йосеф. Это не конец! Он же не сказал, что в списках есть вы, пан Румковский!

Румковский. Они ликвидируют гетто, Кауфман. Они всех заберут. Сегодня Йосефа, а завтра и меня. Какая разница? Лучше я поеду сейчас. Лучше я поеду вместе с братом.

Йосеф. Это еще не конец! Нам нельзя сдаваться! Мы должны выбраться отсюда!

Румковский. У меня нет больше сил, Кауфман. И я не хочу ехать туда один.


Немецкие солдаты гонят мимо нескольких людей. Звучит паровозный гудок.


Румковский. Здесь жило двести тысяч человек, в моем королевстве. Я хотел их сберечь, Кауфман. Прощайте. Я пойду на станцию, искать своего брата.


Он присоединяется к очередной группе, которую гонят немецкие солдаты. Йозеф прячется, чтобы его не заметили, загнанно оглядывается по сторонам. На сцену снова выходят Коппе и Ланге.


Ланге. И все-таки, ликвидируя гетто столь поспешно, не пренебрегаем ли мы экономической составляющей этого проекта?

Коппе. Это приказ рейхсляйтера, Ланге, и не нашего с вами ума дело его оспаривать. Нельзя же, в конце концов, все мерить на деньги!

Ланге. Так точно, герр обергруппенфюрер.

Коппе. Кроме того, я уверен, что, когда мы очистим это гетто, тут найдется еще масса интересной всячины. Сомневаюсь, что эти пройдохи сдали все ценности. Вы же знаете евреев, они будут цепляться за свое шмотье до самого конца. За счет этого, кстати, мы сможем покрыть расходы на особые мероприятия в их отношении.

Ланге. Да… Это вполне разумно.

Коппе. Кстати! А ведь кто-то должен будет разгрести все это барахло. Если мы их всех отправим сейчас в Освенцим… Так. Давайте-ка пока их оставим тут… Человек эдак триста-четыреста.

Ланге. Эй! Нам тут нужны добровольцы для отряда по уборке!


Солдаты, гнавшие очередную партию евреев, останавливаются. Йосеф, который подслушивал весь разговор, выбирается из своего укрытия.

Йосеф. Я! Я! Я и моя жена… Готовы! Я найду ее… Ривка! Ривка!

Ривка (за сценой). Йозеф! Йозеф, где ты?!


Ривка появляется на сцене. Она растрепана, заплакана, одежда на ней разорвана. Она бросается к Йозефу.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Батум
Батум

Пьесу о Сталине «Батум» — сочинение Булгакова, завершающее его борьбу между «разрешенной» и «неразрешенной» литературой под занавес собственной жизни,— даже в эпоху горбачевской «перестройки» не спешили печатать. Соображения были в высшей степени либеральные: публикация пьесы, канонизирующей вождя, может, дескать, затемнить и опорочить светлый облик писателя, занесенного в новейшие святцы…Официозная пьеса, подарок к 60-летию вождя, была построена на сложной и опасной смысловой игре и исполнена сюрпризов. Дерзкий план провалился, притом в форме, оскорбительной для писательского достоинства автора. «Батум» стал формой самоуничтожения писателя,— и душевного, и физического.

Михаил Александрович Булгаков , Михаил Афанасьевич Булгаков , Михаил Булгаков

Драматургия / Драматургия / Проза / Русская классическая проза