Белая кошка

– Кожа будто сделалась мне мала, кости скручивались, спина изогнулась, я съежилась. Перед глазами все плыло, зато удалось из-под тебя выскользнуть. Я не умела бегать на четырех ногах, но все равно побежала. Ты закричал, я не обернулась. Потом все начали кричать. Как-то выбралась из дома, но дальше не успела – они поймали меня в кустах.

Лила больше не рисует, просто тыкает себя острым концом ручки.

– Не надо, – накрываю ее руку в перчатке своей, и она вздрагивает, словно очнувшись ото сна.

– Баррон посадил меня в клетку. Надел шоковый ошейник, как на собаку. Сказал, так даже лучше: теперь я им не помеха, но все еще могу пригодиться. Я работала над разными людьми, и они ночью выходили прямо к вам. Кошке ведь гораздо легче незаметно пробраться в дом и до кого-то дотронуться. Даже тебя заставляла выходить во сне из общежития. – Ее ноздри яростно раздуваются. – А ты смотрел на меня как на пустое место, как на животное. Я все ждала, что ты попытаешься меня спасти, но напрасно.

Не знаю, что сказать. Так тоскливо – словами не выразить. Хочу дотронуться до нее, но какое я имею право после того, что сотворил?

– Знаю, Баррон над тобой работал. – Лила качает головой. – И сейчас я здесь только благодаря тебе. Не стоило так говорить.

– Ничего, – глубоко вздыхаю. – Мне есть за что просить прощения.

– Я должна была догадаться, что тебе стерли память. Баррон колдует направо и налево: одних заставляет забыть, других – вспомнить, а у самого в мозгах сплошные дырки. Он хочет всех дергать за ниточки, как марионеток, но постоянно забывает, где эти самые ниточки. Вот только в одиночестве начинаешь потихоньку сходить с ума. Он иногда забывал менять воду или кормить меня, а я кричала, кричала, кричала. – Лила опять замолкает и смотрит в окно. – Сама себе пересказывала истории, сказки, отрывки из книг поначалу. Несколько раз пыталась сбежать, но надежды тоже надолго не хватило.

Она переходит на шепот, прислоняется ко мне. От ее теплого дыхания волоски у меня на шее встают дыбом.

– Потом я узнала, что вы собираетесь убить папу, подслушала разговор. И поняла: черт с ним, с побегом, остается только тебя убить.

– Хорошо, что не убила.

Вспоминаю, как цеплялся за холодную шиферную крышу. Лила улыбается.

– Как оказалось, Баррон уже не так внимательно караулил. Ошейник частично нейлоновый, и мне удалось его перегрызть. Снять было трудно, но я сумела.

Вспоминаю запекшуюся кровь у нее на спине.

– Ты все еще меня ненавидишь?

– Не знаю. Немножко.

Ноют ребра. Так хочется закрыть глаза. Где-то плачет ребенок. Впереди мужчина в деловом костюме втолковывает по телефону: «Нет, мне не нужен шербет, я не люблю шербет. Мороженое нужно, черт вас подери».

Пускай ребра болят; наверное, я это заслужил.

Глава пятнадцатая

Атлантик-Сити переливается огнями, на набережной светло почти как днем. Мы вылезаем из такси прямо перед отелем «Тадж-Махал», потягиваемся после долгого путешествия. Очень хочется спать. На часах около четверти десятого – опаздываем.

– Ну все, дальше я сама.

Зевая, я достаю ручку, ту самую, которой она рисовала на коленке, и пишу свой номер у нее на руке прямо над перчаткой. Лила наблюдает, полуприкрыв глаза. Что, если поцеловать ее? Взять и поцеловать вот здесь, на набережной под фонарем? Вместо этого тихо говорю:

– Позвони, если все в порядке.

– Поедешь обратно? – Она смотрит на чернильные каракули.

– Нет. Прогуляюсь, перекушу. Я никуда не уеду, пока ты не позвонишь.

– Пожелай мне удачи.

– Удачи.

Лила уходит, шагая широко и уверенно. Выждав несколько минут, отправляюсь в казино. Внутри знакомый запах сигар и виски, позвякивают игровые автоматы, откуда-то слышится звон монет. Игроки прогуливаются по залу, в одной руке – кофе, в другой – жетоны. Некоторые сидят, неподвижно уставившись в экран автомата.

От стены отделяются два охранника. Ну правильно, мне же явно нет двадцати одного.

– Эй, парень, постой-ка.

– Уже ухожу, – толкаю заднюю дверь, и в лицо дует соленый морской ветер.

Засунув руки в карманы, медленно бреду по серому деревянному настилу. Лила там, наверху, с отцом. В детстве Захаров представлялся мне эдакой мрачной фигурой, сказочным персонажем, злодеем из страшилки. Я видел его дважды или трижды, в том числе когда меня выставили со дня рождения его дочери. Хорошо помню, как он тогда смеялся.

Две пожилые женщины бросают что-то на песок, облокотившись о перила; два парня в спортивных костюмах курят неподалеку от входа в гостиницу, окликая проходящих мимо девиц; седой мужчина в длинном кашемировом пальто смотрит на море.

Нащупываю в кармане телефон. Надо бы позвонить деду, но сейчас я не готов ничего объяснять.

Мужчина поворачивается. Только тут я замечаю возле витрины кондитерской двух громил, которые изо всех сил стараются казаться незаметными.

– Кассель Шарп, – Захаров выговаривает мое имя с легким акцентом, даже в сумерках он не снимает черные очки, на булавке галстука переливается огромный светло-розовый камень, – полагаю, мне звонили с твоего телефона.

Выходит, у мамы не зря паранойя по поводу мобильников.

– Да, – я стараюсь казаться спокойным.