Белая луна над синей палаткой (СИ)

Несколько дней я переваривал и собирал в кучу то, что успел узнать и увидеть - и прежде всего мне не давало покою окно в бывшей детской дома Босвелла. Я понимал - то обстоятельство, что для открытия окна может быть недостаточно женской силы, сразу делает Браницкой алиби и выводит на свет второго подозреваемого, доктора Клингера. Однако потом я вспоминал о том, как эта же слабая женщина выцарапала у полиции своего гангстера-хунхуза - и понимал, что такая могла бы и найти способ открыть окно.

И тем не менее я продолжал искать, снова собирая по крупочкам то, что могло помочь составить цельную картинку - в особенности же уделяя внимание даже самым незначительным переменам в жизни и привычках семейства Босвелл.

Сведения попадались самые разные. Так, я узнал, что Босвелл ранее обожал играть в гольф, но не столь давно разом покончил с этим увлечением и едва не менялся в лице, когда в его присутствии говорили о гольфе. Также я узнал, что до рождения сына миссис Босвелл любила ходить в одну русскую семью, продававшую свежий выпеченный дома хлеб, а потом резко бросила эту привычку. Впрочем, вскоре и семья куда-то уехала. Также раз в неделю миссис Босвелл ездила куда-то по железной дороге, а когда возвращалась, была, по свидетельству ее парикмахерши, всегда заплакана и печальна. Однако после возвращения сына американка более никуда не выезжала.

Как все это могло помочь мне, я совершенно не представлял - а потому думал встретиться с доктором Клингером, для чего выбрал курильню опиума.

И в качестве затравки собирался сходу выложить - дескать, я знаю кто мог сотворить непотребное с купцом Севастьяновым, и готов поделиться сведениями в обмен на сведения. А уж Севастьянов, думал сказать я, понятное дело, в долгу не останется. Опиоманам всегда следует предлагать товар лицом, а уж они, одурманенные вечной жаждой зелья, отдадут за него все, что имеют.

Однако планам моим помешал приход Пак Довона. Храбрый кореец мой был по всегдашнему собран и покоен, однако за спокойствием этим я угадывал сильное волнение.

- Я знаю, отчего люди Толстого Чжана не мстили Паку Чханъи, - сходу начал он, едва присев.

Я кивнул, готовясь слушать. И Довон рассказал то, что я и без того уже предполагал - что убила Чжана та самая белая женщина, которая потом стала не то подругой, не то пленницей Меченого Пака. Она выстрелила в спину Чжана и тот умер в одночасье. Опозоренные же хунхузы, потеряв атамана от руки какой-то белой, предпочли молчать о таком нечестии.

Нет, госпожа Браницкая, подумал я, вас рано вычеркивать из списка подозреваемых, куда как рано. Слишком уж много вы успели наделать дел, слишком уж легко вам удается устранять один за одним хунхузских главарей. Сперва Чжан, затем Ким Панчу - который, разумеется, не был настоящим атаманом хунхузов, но уж пользоваться-то услугами их не брезговал никогда и платил щедро. Передо мной так и встали те воровки, бандитки и хипесницы, которых немало прошло через мои руки за бытность сыщиком.

А Довон продолжал говорить, рассказал, что Чжан-Медведь получил заказ на убийство белой женщины, которая должна была ехать в том самом поезде, что получил он этот заказ также от белого.

- Ты должен отвести меня к тому, кто тебе это рассказал, - прервал я корейца. Но Довон отрицательно покачал головой.

- Его нет, - коротко бросил он, и я сразу понял что это значит. Понял - и обрушился было на Довона с бранью, но меня прервал его холодный взгляд.

- Нельзя болтать о таком и жить, - отрезал Довон. Я встал, взял его за плечи и тряхнул. И рявкнул что-то вроде того, что лучшему охотнику за головами во всей Манчжурии нельзя раскисать от того, что кто-то что-то ему рассказал.

Довон поднял на меня глаза.

- Я дурак, - произнес он тихо и медленно. - Я гонялся за Чханъи, думая, что это он - тот самый “отрезатель пальцев”, жестокий головорез, на счету которого две вырезанные до младенца семьи.

- А он оказался невинной овечкой? - едва не сплюнул я, все менее понимая происходящее. Довон медленно помотал головой.

- Я гонялся за ним из-за того, от чего пострадал он же сам, - тихо ответил он. И принялся рассказывать тем же тихим бесцветным голосом - и чем дольше он говорил, тем более я мысленно хватался за голову.

О том, что Пак Чханъи долгое время работал на Кима Панчу, я знал и сам, однако не знал почти ничего об обстоятельствах их знакомства, если это можно так назвать. Ходили слухи, что богач Панчу когда-то спас Чханъи не то от смерти, не то от позора, но подробностей не знал никто.

- Ким Панчу сам нанял Чокнутого Тхэгу, чтобы тот вызвал Меченого, - рассказывал Довон. - Тогда еще не Меченого. Чханъи подсыпали что-то в виски, так что тот едва на ногах держался. Но от вызова, конечно, и не подумал отказаться. И тогда Тхэгу отрезал ему палец, вырезал эти два шрама, а после…

Дальнейшее услышанное принудило меня сесть - разумеется, я знал о тех способах, которыми мужчины в тюрьмах словно ставят на приговоренного несмываемое клеймо позора, но всякий раз подобное заставляло меня передергиваться.