Белая луна над синей палаткой (СИ)

Никто не решился возразить, а уж когда атаман начал выкладывать вещи, которые он не мог узнать ни от кого, кроме Старого маршала, даже и несогласные заметно подняли повешенные было носы.

И Байбак не сказал ничего ни о сокровищах, ни о Цзиньлин, а на вопрос о том, как там работает урусский сыщик, сказал что работает хорошо, и передал кое-что и о поляке-художнике, и о богатом американце. Меченый слушал не слишком внимательно, словно просто проверял, совпадает ли рассказ с тем, что он и так знает. И под конец кивнул головой.

Страшно это было, страшно, что и говорить. Меченый Пак перерезал глотку и за меньшее, уж кому как не Хва было это знать. Меченый как степной орел, что бьет дичь без разбора да и падалью не брезгует. Но Хва держал в голове сказанное о казне Белого барона, тайну которого Цзиньлин таит от атамана, о несметных сокровищах, что скрылись между сопками где-то у озера Хулун - и Хва решил о них молчать до поры. С такими деньгами, думал он, с такими-то деньжищами…

…Меченый любит синема. Еще как не был он Меченым, как были они оба в Шанхае сопливыми щенками, то таскающими грузы в порту, то перебивающимися от случая к случаю работой в доках - Пак Чханъи умудрялся пробираться в только появляющиеся синема на Нанкинской дороге и приходил оттуда с горящими глазами. Раз затащил и его, Хва, который был тремя годами старше, но во всяких затеях, пусть и глупых и рискованных, следовал за приятелем. Но синематографа Хва не полюбил - раздражает он хуже мухи, и не уснешь, и глаза не отведешь, и мысли всякие потом так и жужжат в голове, как те самые мухи.

Вот и сейчас сидит в полупустом зале, пялится на экран. Но ничего не поделать - атаман и Цзиньлин сидят на два ряда впереди, о чем-то переговариваются на английском, из которого Хва знает хорошо если пяток слов. А Цзиньлин хорошо учит Меченого, ну да и тот всегда был сметлив.

***

- I cannot comprehend why you didn`t yield me to Old Marshal*, - сквозь музыку, под которую страдают и любят Грета Гарбо и Джон Гилберт, ее голос почти не слышен. Но Меченый слышит. Беспокойно взглядывает на нее.

- Что значит… what mean comprehend? - спрашивает он.

- Comprehend means understand**, - с улыбкой поясняет она. Меченый хозяйски приобнимает ее за плечи.

- I give you if you are my wife or… what English for “наложница”? - нахмурясь, спрашивает он.

- “I would give you if you were my wife or concubine”***, - поправляет она его фразу и, смотря прямо в экран, тихо спрашивает: - Am I not?****

- No, - быстро отвечает он. - You are my prey*****.

- Booty? - переспрашивает она. - Это означает “трофей”.

- Booty, - повторяет он. И считает нужным пояснить: - Старый маршал - из наших. Такой же “степной брат”, пусть и залетел высоко. Он знает, что такое добыча атамана, он это уважает.

Она тихо вздыхает, но не пытается выбраться из-под его руки.

***

Сокровища, думал Хва, смотря как светлая даже во тьме синема головка Цзиньлин легла на плечо атамана. Которые эта змея утаила.

Утаила ли?..

Чханъи ничего не делает просто так. И север, северо-запад, куда он собирается идти этим летом, Лунцзян… Сам он тех мест не знает, но Меченый… побросало его, как он коротко ответил на расспросы Хва, когда они встретились уже под Харбином. Меченый мог быть там. Меченый мог даже знать Белого барона, ожигает догадкой Байбака Хва. Он сжимает подлокотники. Он вспоминает…

…В Шанхае проще всего было наняться рикшей. И они с Паком Чханъи работали, таская тележки с иностранцами и быстро богатеющими местными, зарабатывали едва по десятке долларов в день, и это еще в лучшие дни. В худшие, в плохую погоду и в несезон зарабатывали доллар-два. Держались люди на этой работе недолго, быстро она человека выжимала, многие кашляли, потом начинали кашлять кровью.

Сам он старался найти способ, как бы выбить из клиента плату побольше, и презрительно улыбался на огрызания младшего и более слабого приятеля, которому злой язык порой обламывал самый верный зароботок.

Так было до того вечера, когда их нанял толстый старый китаец, хорошо проведший вечер в роскошном ресторане и желавший скорее попасть в свой отель, а спутницу свою, разряженную и высокомерную, но маленькую и благословенно тощую девицу, требовал отвезти в ее заведение.

- Нет, ты повезешь ее, - ткнул он в грудь Хва. - Слишком у тебя рожа того… разбойничья.

Накануне того дня Хва крепко подрался в порту с пытавшимся надуть его уличным торговцем, так что лицо его цвело синяками и ссадинами, видимыми даже вечером. Видно, мальчишеское свежее личико Чханъи внушило клиенту больше доверия - он плюхнулся в тележку того и ткнул корейца по спине каблуком модных штиблет.