Белая луна над синей палаткой (СИ)

С Марышкиным же все было и того яснее - прохвост имел хорошее соображение и, поговорив со мною, решил, что бывшего его хозяина неплохо было бы потрясти. Но мистер Босвелл был не из тех, с кем можно было безнаказанно играть в подобные игры. Сам ли он расправился со злосчастным бывшим поручиком или пошел проторенной уже тропкой и поручил это кому-то - было уже не столь важно.

… Довон отозвался довольно скоро - явился прямо ко мне домой одетый по дорожному.

- Прошу простить меня господин Травин, но прямо сейчас я не смогу этого сделать, - выслушав мою просьбу найти непосредственных исполнителей убийства сына Босвелла, сказал кореец. - Отбываю на запад.

И далее, как компаньону, поведал мне, что Лизавета Севастьянова наняла его, чтобы тайно следовать за Доротой Браницкой.

Несколько мгновений я его почти не слышал, переваривая эти сведения - в ушах поднялся неприятный шум. Девица Севастьянова прежде не казалась мне способной на что-то подобное. Да что там - купеческая дочь, вечно бегает по модным магазинам… Старею, подумал я, потерял нюх и чутье; не прочуял, что барышня захочет отомстить за папашу. А то, может, тоже прознала про клад.

- …чтобы защитить ее от возможной опасности, - продолжал между тем Довон; в голосе его я заслышал непривычно мягкую нотку, а в глазах поймал тот же свет, который видел в лице Меченого Пака в нашу с ним встречу, и который крепко запомнил.

Вот это было сама неожиданным. Когда Довон ушел, пообещав все же навести какие-то справки, я довольно долго сидел, тупо уставясь на своих “братьев по оружию”. Во мне снова поднималась злость, мелкая, стыдная собачья злость. Я ненавидел эту женщину, я уже в открытую ненавидел ее за то, что она будила во мне и других. Змея! Хитрая змея, Лилит - прав, прав был Флавинский, он-то сразу ее раскусил.

И Гижицкий. Анджей Гижицкий, которого расстреляли китайцы. И о котором я теперь уж решил разузнать все возможное - вопреки своим правилам не лезть никуда, где пахнет политикой. Потому что не может, думал я, не может такая змея остаться всюду в хороших.

========== Междуглавие 10 - Тьма с синих небес ==========

Старики учили, твердо помнил Байбак Хва - если ночуешь в степи, непременно нужно, едва став на привал, сложить из камней стрелу, чтобы утром знать, в каком направлении двигаться дальше. Иначе духи, призраки неупокоенные заморочат, закрутят и заведут туда, где сухие камни да кости, где нет воды и даже неприхотливые степные лошадки ничего не найдут поесть.

Духи, демоны, призраки, говорили старики - уж они-то в таких местах у себя дома; когда воздух неподвижен и дрожит, поднимаясь от сухой каменистой земли вверх, в нем танцуют они, завлекая и пугая путников.

И чем дальше ехали в степь трое всадников, тем больше понимал Байбак, что старики говорили сущую правду. Морочат, морочат их; то там, то сям каменистые осыпи меж ребер холмов вспыхивают вдруг россыпями драгоценных камней, искрились, играли и гасли, стоило подъехать ближе, издевательски превращались снова в серые обломки скал. И желтые песчаники глядятся вдруг золотыми самородками, тусклыми как и должно быть. И песок шуршит под копытами - “золото, золото…” - то по-монгольски, “алт-алт”, когда ехали по песку, то по-китайски, “чинь-цзы” когда переезжали каменистые участки. Духи знают, что кому казать, шептал себе под нос Байбак.

Изредка он заговаривал с Чханъи, который, кажется, ничего подобного не видел - ни золота, ни самородков, ни самоцветов. Атаман был на удивление весел, ровен и спокоен, непохоже на обычного Чханъи. Словно отбросил, как пустую змеиную кожу, и оставил позади какой-то кусок себя, неудобный и мешающий.

Степь не морочила Чханъи, думал Байбак - как будто атаман вдруг стал сильнее степи. Несправедливо это, неправильно, думал Байбак. За что все досталось именно Чханъи - и улыбка эта, и ветер степной, дышащий волей и солнцем ему в лицо, и баба. И в Америку он собрался. Самому-то Байбаку никогда ничего такого запредельного и не мечталось - были бы денежки, брюхо сыто да на душе покойно. Да вот еще атаманом ему стало охота побыть, чтобы братья уважали и слава чтобы шла. В дела больших людей он, Хва, лезть и не думал, и со Старым маршалом за одним столом, как Чханъи, сидеть не желал. Пускай большие люди сами делают свои большие дела.

И все же несправедливо, что Байбаку и в голову не приходило захотеть чего-то, что выходило бы за пределы его мирка, где степь, сопки, выбитые копытами тропки, колея железной дороги и добыча. Думая таким манером, ехал Байбак рядом с Чханъи, слева, и разговор меж ними тек, словно дорога меж сопок - вверх-вниз, спокойно и неспешно, о том-о сем. О едущих из Красной России и всем, что везут они с собой, о том, в чьих руках окажется дорога и будет ли год добычливым.

И только ближайшее, самое ближайшее будущее оба обходили стороной - атаман, выяснив и проговорив все еще при отъезде, более ничего не спрашивал, а Хва более ничего не говорил. И Цзиньлин, ехавшая по правую руку от атамана, молчала. Нехорошо, коли баба молчит, думал Байбак, но вслух этогои не говорил .