Белая птица

Что сделалось, когда японцы увидели на Заозерной нашего знаменосца! Они полезли вверх на скалы с неистовым воплем. Офицеры карабкались впереди, размахивая саблями, выкрикивая матерную брань. Схватка длилась без конца, такая жутко свирепая, что саперы оплели скалу с нашим флагом проволокой. Японцы повисали на ней с открытыми ртами, словно искали смерти с темной верой в посмертное самурайское блаженство.

Еще трое суток длились бои, про которые в сводках говорится: обе стороны несут потери. Огонь японских минометов выскребал живую силу из траншей. Не пожалел самурай, раскрыл новое оружие, как немец — пикирующие бомбардировщики в Испании.

Яна контузило взрывом тяжелой мины, из ушей пошла кровь, и он не помнил, как его унесли, а потом увезли.

Вез его на пароконной тележке под брезентом, пропахшим оружейным маслом, приметный мужичок с русой бородкой, Куприян Силкин. Куприян сильно заикался, часто курил, а Ян всю дорогу смотрел на него сумасшедшими глазами.

— Ты чего, милый человек? — спрашивал Куприян.

Ян не мог объяснить. Он заикался сильней Силкина и сам себя не понимал.

Уже показались медсанбатовские палатки, когда Ян схватил Куприяна за руки.

— От… откуда у те… бя?

— Что, милый? Портсигар, что ли? Серебро… вот проба… Человек один дал на память. Георгий Георгиевич…

— Где? Когда? — захрипел Ян. — Это мой портсигар, мой подарок!

— Не врешь?

— Я купил… привез ему в Москву.

— А он мне — из Москвы… в прошлом году, об эту самую пору.

Ян покачал головой:

— Темнишь, парень. Об эту пору он был не здесь.

— И я был не здесь… далече отседа! Не веришь? На, бери обратно. Серебряный… Скажешь ему: мол, конфисковал.

— А где он сейчас — ты знаешь? — спросил Ян.

— Откуда нам знать!

— Честно?

— Перекреститься, что ль? Тебе-то известно: живой он по крайней мере?

— Жив… жив… к сожалению, — пробормотал Ян.

— Как это может быть — к сожалению!

— Может.

И долго еще они так балакали. В войну случаются и более редкостные встречи, а была война.

Сопку Безымянную взяли 9 августа. Тут наша пехота согрешила — вклинилась на полкилометра по ту сторону границы. Это было последнее предупреждение, хорошо понятое японской стороной, не хуже, чем бомбежка 6 августа. Самурай сломился.

11 августа началось перемирие.

Как стало известно много лет спустя, на хасанском фронте побывал Бранко Вукелич, корреспондент французского агентства Гавас, друг и помощник Рихарда Зорге. Японский командующий артиллерией полковник Танака похвалялся Вукеличу, что истратил у Чанкуфын двенадцать тысяч снарядов, по тысяче в день… А Зорге недоумевал, почему с самого начала на Хасане не было наших полевых войск, одни пограничники; он предупреждал об угрозе на Хасане, почему же ему не поверили в Москве?

14 августа на сопке Заозерной мы передали японцам тела павших солдат. Японцы передали нам тела красноармейцев — их было тридцать четыре. И легли они в братскую могилу, самую большую со времен гражданской.

Эти четырнадцать дней потрясли страну, как потрясает только война.

Зинаида Шумакова тайком от мужа закупала крупу, соль, спички, мясные консервы, чай, махорку. Еще она покупала тапочки и калоши; товар — грошовый, а в войну дороже хромовых сапог. Наверно, и другие умные люди так поступали, потому что в магазинах пропали соль и спички и стало трудней с разменной монетой — серебряной.

Анна жила от газеты до газеты. Но заметки о Хасане были мучительно кратки. Сережа убегал спозаранок — на Хасан. Анна до полуночи не выключала радиоприемник. И никак она не могла здраво объяснить самой себе, почему за четырнадцать чрезвычайных дней ни в газетах, ни по радио ни разу не упоминалось имя командующего ДВФ. Два письма было в газетах от имени актива Н-ской группы Дальневосточного Краснознаменного фронта; оба подписали Штерн и Семеновский.

Вечерами ее настигали видения: она видела Георгия на месте стрелка-радиста, над сопкой Заозерной. Но тщетно она всматривалась: и кабина самолета, и далекие скаты сопки, летящий дым, бегущие люди застывали, словно нарисованные на полотне. Анна силилась вообразить, что же такое зенитный огонь… взрыв тонной бомбы… Но лишь пулеметные очереди, строки пуль видела ясно, потому что видела однажды, как тонул в реке Урал Чапаев.

Встретился полковник-сосед и поздравил Анну: «Ваш муж уже воюет». Это он — про ТБ-3. «Видели, что в военкоматах?» Да, добровольцы. «Давно хотел вам предложить… Вы пошли бы к нам в управление? Мы имеем отношение к авиации…» Нет, ответила она и вдруг спросила: «А вы пошлете в действующую армию?» — «Вас? Туда?..» Полковник лишь развел руками, уходя.

Анна достала из комода свой военный билет, в котором было написано, что она военнообязанная, удостоверение на право ношения знака за пятнадцать прыжков с парашютом и знак с красной цифрой на белой эмали «15». Позвала Сережу и, кусая губы, завела с ним разговор о том, сможет ли он пожить сколько-то времени у Шумаковых, с Володей и Машей? Или у тети Клавы… с тетей Клавой!

Сережа засмеялся. Но тут же притих, глядя на знак круглыми глазами.