Белая птица

Тщетно горячился Георгий. Тщетно показывал отцу часы Павла Евгеньевича с дарственной надписью и его книгу по математике, известную всей учительской России, со скромным заглавием «К вопросу…». Георгий Касьянович только кривился в ответ: увертки, уловки, фальшь. Дочка Спалита Страхозовича спасала свою белую кость, голубую кровь, а Карачаев, дурень, ей подсоблял. Оба лукавили. Услышав, что Павел Евгеньевич служил в Красной Армии и расстрелян дутовцами, Георгий Касьянович перестал разговаривать с сыном. Плети, да не заплетайся, мажь, да не примазывайся! Нет, не зря, видать, всыпали Георгию по партийной линии…

Дед Касьян вступился за молодых, напомнил, что мать его пошла замуж за каторжника уводом — из семьи богатеев прасолов. Но и дед не примирил отца с сыном.

Оба были обижены кровно. Расстались врагами.

Георгий увез жену с первым поездом. На прощанье почеломкались. Но к Анне ни мать, ни пять сестер Георгия не посмели подойти. Только дед Касьян обнял ее, поцеловал трижды и сказал:

— Ах, сладка генеральша… Не робей, Павловна! Рожай почаще… Вишь, у него одни дочки. Что́ его и бесит. Есть у тебя прибавка-то?

Анна опустила голову, покусывая губы.

— Назовешь Серегой, — сказал Касьян.

С тех пор они не виделись. Написать Георгий разрешил один раз — деду, когда родился Серега. Ответ пришел через месяц. С трудом разобрали дедовы каракули. Видимо, он помаленьку слеп.

А в Москву Георгий и Анна ехали уже по Турксибу. Их попутчиком оказался крепкий плотный человек с орденом Красного Знамени на гимнастерке. У него было румяное лицо, потемневшее от зимних ветров Семиречья, на кипучем Талгаре, под стенами Заилийского Алатау, и полоска незагорелой кожи надо лбом, точно лента марли, — он носил кубанку. С этим человеком Карачаевы познакомились еще весной заочно, читая его корреспонденции «с фронта» в казахстанской газете «Советская степь». Он писал так: «Мы все самоучки-коллективисты. Отсюда: замазывание ошибок, похожее на заклейку гноящейся раны пластырем телесного цвета». Год спустя вышла его книга «Село за туманами» — одна из первых о войне с кулаком. Словом — это был Матэ Залка… Он работал с Георгием и Анной рядом.

Давно это было… Далеко это было… И по правде ли было?

Годы пролетели, как волны в Ульбе.

И вот Анна лежала без сна, на утренней заре, смотрела в открытое окно (на улице было уже светлей, чем в комнате) и думала, думала…

Кого бы ей хотелось видеть сейчас? Просто видеть — без всякой корысти… Маркела Ефимовича…

Какая у него нынче должность? Прежняя ли — при хлебушке? Скажет ли он нынче: рабочий, да не вовсе, навоевались — неможно больше? И что же, Маркел Ефимович, милый, добрая это доля или злая для тебя и меня — жить в пору войн, в пору революций? Прости мне, пожалуйста, этот школьный вопрос. Говорят, такие простые вопросы (что значит доля и что недоля?) не приходят в мирные дни, а приходят, как вот сегодня, как вот сейчас, когда огонь подбирается к дому и уже жарко от этого огня.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ 14 дней и пятнадцатый. Где ее муж? Человек с войны. Нельзя кривить с детьми

20

В конце июля и в начале августа было четырнадцать чрезвычайных дней.

В эти дни Анна не закрывала географического атласа, рассматривала карты в лупу и жила вся на Востоке, в десяти километрах от берега Тихого океана, на узле наших границ с Маньчжурией и Кореей.

Озеро Хасан найдешь не на каждой карте. Оно лежит вдоль границы пятикилометровым рубцом и напоминает часовые стрелки, показывающие десять часов двадцать минут. Впереди озера — скалистые сопки Заозерная и Безымянная, позади — в ста тридцати километрах — Владивосток. Граница проходит по вершинам сопок; так ее прочертил Хунчунский договор 1886 года.

Полвека никого не занимала эта глухомань. И вот весь мир на нее оглянулся…

Тут пора сказать, что в июле и августе, в том далеком краю ходил у границы с военно-топографической партией Ян Небыл, которого Анна считала погибшим.

От залива Посьет до Хасана тянется сплошная низина, топи и трясины, с тропы или проселка не сойдешь, часты туманы. Дикие места. Ян работал, не снимая накомарника и болотных сапог, и сетовал на то, что мировые цивилизации возникают там, где ходят в сандалиях… А за сопками, по ту сторону, — гористый кряж, новые шоссе, места обжитые. Близко — города, казармы и арсеналы.

На озере, однако, была бы недурная охота и рыбная ловля, кабы не сосед — самурай. Весной и зимой от устья Уссури до Гродеково вспыхивали тихие и громкие пограничные стычки. И все-таки не хотелось думать, что это война…

29 июля днем рота японцев смяла пограничный наряд на сопке Безымянной. Из одиннадцати наших пятеро было убито, среди них — юноша лейтенант Алеша Михалин, первый человек, ставший Героем Советского Союза посмертно; остальные шестеро ранены. Подоспела подмога. Японцы отступили. Так  о н а  началась.

В тот же день Ян получил на заставе винтовку и на первый случай три обоймы патронов; он сунул их в карман своих потрепанных гражданских штанов. Ему и теперь не верилось, что война уже идет.