Белладонна

– Давайте. – Я наклонился поближе и тихо произнёс: – А почему медикаментозные назначения такие… – я замялся, – … скудные?.. – Она тоже наклонилась и в тон мне, едва слышно: – Да потому что препаратов в больничной аптеке никаких нет. Это жизнь, а не учебники. – Отстранилась, и уже обычным голосом добавила: – Ну, вникайте в курс дела. Будут вопросы, задавайте.

– Кукушкина! Ку-куш-ш-ш-кина27! – как полоумный заорал Джинни. Успокойся, друг, подумал я, – в этой комнате примусов точно не зажигали. Ладно, где наша не пропадала, – я, снова обратив взор к броуновскому движению бабулек, сорвал с шеи и взял наизготовку фонендоскоп, словно ковбой – лассо…

Как только ежеминутно клацающие затвором винтовки электрочасы на стене ординаторской возвестили четыре, я сорвался с цепи и бегом побежал в роддом. Дежурила Громилина.

– Мишенька, ты откуда такой запыхавшийся?

– Из терапии, Мария Дементьевна.

– Это где Кумирова?.. – Я обречённо кивнул. – Вот уж, господи прости, угораздило тебя. Надолго?

– В четверг на волю.

– Ну, держись, что ещё тебе сказать.

– Мария Дементьевна, можно мне сейчас в патоложку?

– Так ты же весь день работал в терапии?

– Мне там дышать нечем.

– Понимаю. Иди, конечно. Тут твой дом родной…

И я через две ступеньки помчался наверх. «Девулечки» приободрились, обрадовались – а уж как я им был рад! Осмотрев всех, кого собирался, я, сев на посту, влез в истории. Всё было в идеальном порядке. Ай да Берзин, ай да сукин сын! Украденная у меня Кумировой жизнь возвращалась с утроенной силой. Привезли двоих по «скорой» – одну в патоложку, одну сразу в родовую. Только мы с Громилиной приняли в жизнь отличного карапуза, как самотёком в приёмное прижурчали ещё две мамочки. Мы разобрались с делами, и в два ночи Громилина отправила меня спать: «давай, Боткин, тебе пора». В семь, лишь только-только я проснулся и успел умыться, заявился Берзин.

– Хочешь хорошую новость? – его смеющаяся физиономия приблизилась к моей. – Вечером в консультации смотрел дочку Кумировой. Она беременна!

– И что? – не понял я.

– Да уж, богадельня повлияла на твои когнитивные способности! – опять рассмеялся Аристарх. – Что?! А то, что теперь – мы банкуем. Ты свободен. Выкупил я тебя! Можешь не возвращаться!

У меня перехватило дыхание.

– Значит, могу никуда не уходить?! – заорал я срывающимся фальцетом.

– А куда тебе идти? У тебя рабочий день! Я не отпускал!

А Громилина ничего не сказала: просто подошла, пригнула мою голову, да потрепала по волосам.

Вечером я вернулся в общагу. Открыл пустую Конфетину комнату. Ждать её раньше полуночи было бесполезно, и я, вымотанный, да вдобавок ещё распаренный горячим душем после смены в роддоме, моментально отключился.

Мы не виделись четыре дня. После памятной бани я по-холостяцки заночевал дома. В воскресенье её не было весь день, и я, трезвый и злой, опять завалился спать в пятьдесят второй. А в понедельник-вторник – не было меня.

Я лежал на боку, лицом к стене. Было липко жарко, окно настежь. Вентилятор на стуле возле кровати басовито гудел, натужно холодя спину срывающейся турбулентностью. Она просто открыла дверь, вошла, не включая света, сбросила платье, прильнула, тихо обвила руками. У меня не было ни малейшего желания спрашивать, где и с кем она была.

– Никогда не думай о том, что ешь и кого любишь, – шепнул Джинн.

Не было ревности. Во мне просто запульсировал родник тёплой нежности. Когда она постанывала, покусывая меня за мочку уха, я думал – вот ведь как странно устроен мир! Я люблю Берзина; он ведёт себя, как если бы я был сыном. Я мечтаю о его женщине. Он же, способный обладать Наталой-Талой по щелчку пальца, предпочел её – моей женщине. Той самой, что сейчас со мной; той, от которой я в эту секунду без ума; той, кого совсем не ревную. Едва справляясь с распирающей меня крутящейся волной, прежде чем совсем потерять рассудок, я вдруг понял: если бы на месте Конфеты прямо сейчас оказалась Натала-Тала, для меня бы ничего не изменилось. Вообще ничего.

– Отпусти голову, – попросил Джинни.

Но я его уже не слышал.

* * *

Следующим утром после чудесного спасения из лап «Кумировой О.О.» судьба в лице Аристарха Андреевича Берзина снова приготовила мне царский подарок. В коридоре, после обхода подозвал к себе, приобнял за плечи, спокойно объявил:

– Держишься молодцом! Пора тебе дальше. С сегодняшнего дня – в операционную ходишь на «кесаря́» без ограничений! Но, смотри, станешь отлынивать от палаты «девулечек» – накажу лишением операционной.

Уговаривать меня было излишне. До этого я бывал в операционной урывками, заходил, как в театр – зрителем; вход на сцену был воспрещён. Теперь же всё изменилось; меня стали брать к столу. Сначала – просто «намытым» и одетым постоять рядом, в са́мом партере, а не на позорной галёрке. Потом – больше. Ассистент мог сказать: а теперь меняемся. Набрасывал на согнутые в локтях руки кусок стерильной марли, и превращался в наблюдателя. А я занимал его место.