Белладонна

Оперировали в роддоме все – и Натала-Тала, и Мария Дементьевна, и, конечно же, сам великий и ужасный. Берзин с Таловой были как те самые «двое из ларца, одинаковы с лица» – похоже, они решали, кто оперирует, а кто ассистирует только на пути от рукомойника к столу. Берзин, когда выпадала участь ассистента, нисколько не расстраивался. Тихим поставленным голосом он вкладывал в меня истину:

– Хирург должен работать на чистом, удобном для манипулирования операционном поле. Хирург отвечает за суть операции, то есть за основной этап. За всё остальное отвечает ассистент. Главных и неглавных у нас нет. Но, если ассистент бестолков, хирургу придётся несладко. Ты меня понял? Раз понял, тогда меняемся.

Берзин уходил в сторону, а я – надо отдать мне должное – без страха ассистировал Натале-Тале. Впрочем, не заблуждался, с чего это вдруг я такой бесстрашный. Причина была не во мне. Просто рядом был Аристарх Андреевич, а с ним любая проблема превращалась в несложное увлекательное приключение.

– Набьешь немного руку на кесаревых, пойдём с тобой изучать аборты, – объясняла Натала-Тала. – Тут у нас операционное поле большое, разрез длинный, контроль полный, света много, видно всё хорошо. А при аборте ты полагаешься лишь на своё мышечное чувство. Пробить острой кюреткой стенку рыхлой матки – плёвое дело. Поэтому, прежде чем переходить к прерыванию беременности хирургическим путём, следует иметь хороший оперативный опыт. А то ведь как бывает – пошли на аборт, сделали прободение, а в итоге нарвались на экстирпацию матки. Будь всегда предельно внимателен. Чем проще кажется манипуляция, тем она коварнее – потому что ты расслабляешься и хуже себя контролируешь. Вот и ляпаешь ошибки. А наши ошибки стоят жизни.

Мария Дементьевна относилась ко мне по-матерински. Обычно громкая и неделикатная, в операционной она преображалась – говорила тише всех и, работая со мной, всегда стремилась «подстелить соломку», понимая заранее, где я с гарантией могу напортачить.

– Спокойно, спокойно, не нервничай… – фраза, которую мне доводилось слышать от неё по многу раз за операцию. – Всё хорошо делаешь. Не зажимайся, не бойся. Ты не один. Я подскажу и помогу.

Каждый раз при выходе из оперблока меня охватывала розовая пузырящаяся щенячья эйфория. Хотелось петь, летать, прыгать, танцевать прямо тут, в коридоре. Жизнь, и без того полная, искрилась ещё бо́льшим смыслом. Не было во мне ни заносчивости, ни чванливости – откуда-то внутри начала расти спокойная уверенность: и я на этом свете точно для чего-то хорошего и важного обязательно сгожусь.

* * *

В субботу мы решили с Конфетой поехать к ней домой на два дня. Точнее, решила она.

– Смотри, я три дня подряд не работаю. В пятницу едем ко мне, я по маме и братьям соскучилась!

– Микки, я работаю всю пятницу, а потом ночь с пятницы на субботу.

– Ну вот, вечно ты!.. – Конфета шутливо поджала губки и тут же нарвалась на глубокий дразнящий поцелуй. – Ладно, прощаю. Так и быть. Поедем в субботу! Я за тобой зайду, и пойдём на вокзал.

Знать бы тогда, чем обернётся её «зайду», – сделал бы всё, чтоб субботним утром духу её не нашлось в радиусе километра от роддома! Но я ничего не знал, потому что – знать и не мог.

Ночь с пятницы на субботу проходила спокойно и вяло. Рожать, кроме одной, – нормальнее её трудно было и вообразить, – никто не хотел. Я под формальным ленивым приглядом Берзина около полуночи принял неосложнённые, хрестоматийные, как в учебнике по акушерству для четвёртого курса, роды. Зашёл к «девулечкам», – все безмятежно дрыхнут. Мы с Берзиным жахнули его фирменного кофе. Он пошёл спать, наказав разбудить в четыре. Я шлялся по роддому, придумывая себе работу, но придумать-то было особо нечего. Брала досада – вот ведь, в иные ночи до туалета дойти некогда, а тут столько времени уходит впустую. Меня зажрала совесть. Я уселся в ординаторской за стол – чтобы не было соблазна перейти в горизонтальное положение, – открыл потёртый заслуженный «Атлас оперативной гинекологии» и принялся за чтение с рассматриванием картинок. Ещё два месяца назад толстый солидный том казался жуткой китайской грамотой, а теперь сознание с удовлетворением отмечало то тут, то там знакомые понятные нотки. В четыре в кабинете Берзина прозвенел будильник. Аристарх, свежеумытый и невытертый, роняя с лица и рук на пол капли воды, пробежался по отделению, коротко бросил мне «иди спать», и я с чувством выполненного долга комфортно отрубился в ординаторской до половины восьмого.

В восемь – минута в минуту – нас сменила Мария Дементьевна. Берзин отправился к себе в кабинет переодеваться; общей раздевалкой он не пользовался. И там его, судя по всему, отловил какой-то телефонный звонок, заставив задержаться. Если бы он покинул роддом сразу, ничего бы не случилось.

В восемь часов пять минут за окнами загудел знакомый «прямоток» – то за мужем приехала Натала-Тала. Она заглушила мотор, выпорхнула с водительского сиденья; как наглая молодая девчонка, уселась на горячий капот и стала ждать своего Аристашу.