Белое братство

Когда после завтрака джип, в котором находились Погодин, Роднянский, гид и водитель, выехал за облагороженную территорию пятизвездочного отеля, перед ними предстала Лхаса в своем естестве, под яркими лучами солнца. Вчера вечером усталые путники, уже набравшиеся впечатлений за время долгого пути из аэропорта, похоже, не ставили себе задачи приглядеться внимательно к тибетской столице, а Роднянский и вовсе задремал на подъезде к ней. Сегодня же и Мирослав, и профессор приникли к окнам машины, с интересом рассматривая виды древнего города. Хотя довольно скоро реальность развеяла романтический флер их фантазий. Лхаса вовсе не выглядела сакральным центром самого загадочного места на земле. Суетливый город являл путешественникам вполне заурядные для Азии картины. Проспекты и улочки, на которых соединялись в единое полотно, несочетаемые на первый взгляд строения: от хлипких, абы как возведенных палаток, прямо у дороги торгующих чем придется (фруктами, сувенирами, сладостями и даже свежим мясом), до вполне типовых многоквартирных домов, напоминающих российские хрущевки, и муниципальных громадин. Современные основательные многоквартирники перемежались со старой тибетской и китайской постройкой – плоскими приземистыми домиками до трех этажей в высоту с покосившимися оконными рамами (местами без стекол), украшенными аутентичными пестрыми наличниками. Довольно часто вдоль дорог встречались съестные заведения, хозяева большинства которых явно не были знакомы с понятием «санитарные нормы».

– Лхаса уже не та, – протянул гид, сидевший впереди, рядом с водителем. Он вполне прилично изъяснялся на английском, поэтому и Погодин, и Роднянский не испытывали никаких трудностей при общении с ним.

Возраст провожатого сложно было определить навскидку, на азиатах следы времени, казалось, отпечатывались хуже, чем на европейцах, метя их морщинами лишь в преклонные годы. Поэтому Мирослав размашисто предположил, что ему может быть от двадцати пяти до тридцати пяти лет.

– Мне сорок два года, – улыбнулся гид, повернувшись к Погодину, который все же не удержался от вопроса.

Как выяснилось, звали тибетца Чоэпэл, что в переводе значит «процветание буддизма». Впечатление он производил человека уравновешенного и добродушного, с готовностью отзываясь на все вопросы, спокойно и мягко разъясняя информацию. Одевался Чоэпэл в европейском стиле: джинсы, рубашка, легкая матерчатая черная куртка. За тонкими линзами очков в прямоугольной оправе улыбались живые, умные глаза, конечно, раскосые. Глаза его, впрочем, имели не вполне типичный для азиатов разрез, по форме они напоминали большие капли – почти по-европейски округлые ближе к внутренним уголкам глаз и сужающиеся тонким следом к внешним. А его коротко остриженные черные волосы контрастировали с довольно светлой для тибетцев кожей.

– Сейчас в Лхасе, особенно в Лхасе, очень чувствуется влияние Китая, оно активно подбирает под себя исконную аутентичность города, – констатировал Чоэпэл без эмоций, так, что сложно было определить, вызывает ли это обстоятельство в нем грусть. Но Погодин даже не сомневался, что минорные нотки обязательно должны были присутствовать в этой фразе, просто тактичный гид не считал нужным демонстрировать их гостям.

На улицах и впрямь повсюду были заметны следы китайского вторжения – красные фонарики на придорожных столбах и фасадах зданий, вывески на китайском языке, китайские военные, призванные охранять порядок, да и все основательные современные постройки тоже были делом китайских рук. Тибет лишь обывателю мог представляться местом безмятежным и мирным, над которым легко парит облако блаженного просветления. На самом деле этот регион повидал на своем веку захватнические вторжения, разрушительные битвы, культурные революции (в результате последней из них китайскими коммунистами было разрушено более семи тысяч древних религиозных сооружений), кровопролитные восстания. А правительство Тибета, до 2011 года представленное в лице Далай-ламы XIV, с 1959 года и вовсе находилось в изгнании, обосновавшись в северной Индии.

– После Самье, если захотите, я покажу вам достопримечательности Лхасы, древние монастыри и дворцы. В этих местах еще сохранился дух исконного Тибета, – предложил гид.

Тем временем джип выехал за черту города, мягко двигаясь по удивительно ровному асфальту, выложенному широкой черной лентой на недавно дикой земле. Качественное современное дорожное покрытие – еще одно свидетельство того, что в Тибете хозяйствовали рачительные китайцы, – контрастировало с девственными просторами, жители которых когда-то верили (а, вероятно, большей частью верят и по сей день), что их тибетское племя произошло от любовного соития обезьяны и демоницы Лу.