Белое братство

После этого она двинулась к зеркальному трюмо у окна, села на стул и наконец отвлеклась от Успенского на свои баночки и тюбики. Вадим Сигизмундович тем временем тихой сапой переместился к кровати, осторожно присел на край. Рука его машинально потянулась к манжету костюмного пиджака, он положил его на ладонь и стал гладить добротную ткань, словно котенка, глядя при этом на профиль сожительницы. Ткань была шелковистой, дорогой, приятной на ощупь. По настоянию Светы он купил костюм за баснословную по его меркам сумму и до сих пор не вполне осознавал, как можно использовать в повседневной жизни столь дорогую вещь, место которой разве что за выставочной витриной. Поэтому, надевая ее, Успенский всякий раз вел себя скованно – двигался как Буратино, боясь лишний раз согнуть локти или запустить руку в карман. А когда садился – неоднократно тревожно оборачивался на сиденье, чтобы убедиться в его чистоте.

Вадим Сигизмундович за свою пятидесятишестилетнюю жизнь настолько привык к безденежью, что совсем разучился обращаться с финансами легко. Выбирать то, что подешевле и попрактичней стало его закостенелой привычкой. Поэтому, внезапно обогатившись, он растерялся совершенно, не понимая, куда тратить такие деньжищи, и в тоже время продолжая жалеть каждый рубль. Чувство было противоречивым и неудобным. В этом смысле нечаянное финансовое благополучие, вопреки логике, не облегчало Успенскому жизнь, а наоборот, осложняло ее. Он долго и мучительно разбирался в особенностях банковской системы, прежде чем открыть несколько накопительных счетов, и скрупулезно перечислял на них доходы, оставляя в своем распоряжении суммы весьма скромные. Первое время его терзала, изматывала паранойя, что банки могут разориться или перечисленные средства вдруг не отразятся на его счету по какой-нибудь внутренней ошибке. А как он докажет, что вносил их? Кроме сомнительных распечаток с неразборчивой закорючкой кассира, никаких других доказательств у него не было.

Паранойя будила Успенского ночами, настойчиво продираясь сквозь мутный калейдоскоп обрывочных тревожных сновидений и, проступив на передний план, заставляла распахивать глаза в кромешной темноте, по новой мысленно сводить дебет и кредит. Паранойя подкрадывалась к нему со спины, когда краем уха он слышал обрывки теле- или радионовостей; чужих разговоров за соседним столиком в кафе; случайных пересудов о том, что у очередного банка отозвали лицензию / доллар ведет себя нагло и, возможно, вырастет до ста рублей / экономический кризис может привести к непредсказуемым последствиям. Паранойя будто играла с ним. Стоило Успенскому подумать, что он исхитрился оторваться от ее преследования, обзвонив своих менеджеров в банках, проконсультировавшись с экономистами, как – оп! – она являлась ему снова в самый неожиданный момент. Этот постоянный эффект неожиданности сильно изматывал его. В конце концов он убедил себя в том, что сбережения лучше не трогать, пусть копятся на счетах и, на всякий случай, в нескольких тайных заначках, которые он устроил в квартире. Поэтому вопрос лишних трат вставал перед ним болезненно и остро, рушил выверенную калькуляцию, создавал подходящий антураж для нового выхода паранойи.

Мукой для Успенского были постоянные попытки Светы затащить его в неприлично дорогой ресторан, выцыганить денег на личные расходы, требования оплаты рабочих счетов (как в случае с перформансом на соборе), ее навязчивое стремление обновлять его гардероб запредельно дорогими вещами. Глядя в меню пафосных московских заведений, куда Светлана стремилась неудержимо, Успенский был не в состоянии подружить ту реальность, в которой он жил до сир пор, с новой, сытой.

– Светочка, так ведь здесь первое блюдо от тысячи рублей, а второе от полутора. И вино только по бутылкам от пяти тысяч… – растерянно говорил он, отрывая взгляд от меню и устремляя его на Светлану с немой мольбой.

Света на такие его стоны реагировала гримасой, в которой читалось некоторое презрение и желание нанести ему физическое увечье. Но в словах ее эмоции проявлялись куда сдержаннее.

– Вадим, ты чего? Ты только за прошлую неделю около миллиона рублей заработал. Мы что, поесть не можем в нормальном заведении? Кстати, по московским меркам довольно средненьком.

В ее ответах Успенский слышал скрытую угрозу того, что при попытке саботировать посиделки в заведении «средненьком» она не приминет затащить его в заведение «роскошное», чтобы он почувствовал разницу.

– Я ведь пятьдесят процентов суммы по контракту отдаю в магический салон… – аккуратно напоминал он, а сам думал: «Счет тысяч на десять выйдет. Это же треть моей зарплаты на бывшей работе».