Люди здесь были самые разные, многие прибыли из дальних уголков королевства. Тучные представители церкви Отца-Создателя, из которых прямо таки просачивалась надменность, сидели ближе к центу стола. Староверы в серых рясах, до сих пор почитающие Миратайна, в отличие от церковников, держались скромно и мало с кем разговаривали. Графы, маркизы, виконты и бароны — все были тут.
Не так много людей из Белого Пламени, ведь первоначально ходил слух, что сам магистр Леон де Баярд прибудет, но он не смог, а потому и всей его свите не суждено быть здесь сегодня.
Амор Рейн же, хоть и имел сопровождение, сидел в одиночестве и попивал вино. На нем был изящный дублет сапфирового цвета. От многочисленных схваток и полученных увечий Амор слегка кособочил и прихрамывал. Один знакомый как-то сказал про этого рыцаря: «полностью бестактный и грубый на слово любимчик нашего короля; в романах и в песнях он совсем другой; кругом обман». Сейчас перед Дэйном была живая «легенда» всего Шатиньона, о которой слагали сказания; этот рыцарь ещё при жизни, в его-то относительно молодые годы — он был примерно одного возраста с Дэйном — смог стать частью народного эпоса за короткое время. Убийство ангремских чудовищ — двух существ, терроризировавших люд близ Ангремского нагорья, — пожалуй, один из самых известных его подвигов, о котором он никогда не рассказывал. А потому никто не знал, что это были за «существа» и кто был повинен в смерти стольких людей: два обычных человека, надевавших на себя шкуры животных, или же два зверя с повадками человека.
Музыкальная труппа, состоявшая из юнца, игравшего на гуслях, мужика крепкого, владевшего ребеком, и одной молоденькой девушки, пользовавшейся флейтой, начала играть новую песню, более бодрую и не такую грустную.
Энит сидела вместе с другими девушками и попивала сок из яблок. Грустная и молчаливая; ее распущенные волосы напоминали осень.
Недалеко от нее за другим столом сидел Адриан вместе с парой пожилых представителей его верования.
Дэйн чуть прогулялся, продолжая здороваться с гостями, а заодно пробуя разные яства. Задумавшись о том, как бы его не угораздило сегодня вечером перед всеми, и в особенности перед герцогом, излагать речи, Дэйн опять чуть не столкнулся с Илин, нёсшей блюдо с запечённым кабаном. Решил снова сесть на давно запримеченное место у стены, где по соседству справа сидел дед в староверческой рясе у которого густая борода вываливалась прямо на стол.
Сенешаль двора разговаривал с Брианом Апло и ещё несколькими уважаемыми особами.
Только Дэйн решил попробовать недавно принесённого ягнёнка, как старовер, совершив пальцами перед собой непонятное движение, выдал:
— Людко-то вовсе растерял имечко предка-то своего. Стал быть-то, как им потом вопрошать у Принёсшего солнце, Миратайна-предка родненького, а, мил человек? Прощения не будет, токмо лишь скорбь из-за нас-то…
Ему ответил другой старовер, сидящий рядом в капюшоне. Смуглолицый. Со стороны это выглядело, как разговор знавшего всё наперёд неблагодарного сына и отца заботливого, лишь ради дитя живущего на свете.
— Миратайн теперь лишь былое; нас он не забудет, а мы его — да. И так его и не станет, старче. Предок живёт, пока о нём вспоминают, но когда не станет последнего живого, любившего предка-завоевателя своего, тогда и просить прощения не нужно будет, все позабудут.
Старик помолчал, покивал головой и начал, наконец, пробовать пищу, не став продолжать разговор.
Ягнёнок был безумно вкусным. Дэйн налил себе красного вина, отхлебнул жадно, осушив бокал, налил себе ещё.
Незаметно, подобно тени, в зале возникла женская фигура. Белое вычурное платье бросало вызов каждому присутствовавшему мужчине, чёрные волосы спадали до пояса. С энтузиазмом рассматривая гостей, она выискивала кого-то определенного.
Дэйн переключился на еду, и совсем не ожидал, что эта женщина подойдёт к нему.
— Здравствуйте, — мягко проговорила она, и голос её прозвучал подобно морскому бризу. — Приятно, наконец, встретить вас.
Чёрные перчатки из бархата закрывали её ладони.
— Чем могу быть обязан такому вниманию? — спросил он, поприветствовав, и почтительно поклонившись. — Вы знаете меня?
— Я видела ваши сны. Да, это были вы. В церквушке, которую я тоже посетила ранее, вы просили у Мученицы благословения, и я видела образы — на мгновение мысли ваши стали моими.
Он пристально глядел на нее и не знал, что на это отвечать, нужно ли отвечать; лицо ее излучало заботу, что-то материнское проглядывалось в этом взгляде, а еле заметные ямочки, появившиеся с легкой улыбкой, так и говорили об искренности.
— К чему вы это?
— Только вместе мы сможем справиться с несчастьем.
Такой ответ ввел Дэйна в ступор, и он не нашел, что ответить.
— Вы скажите им правду?
— Простите?
— Насчет Бетани Лир. Вы ведь знаете, что с ней случилось? Теперь и я узнала, когда стала частью вашей; хотелось бы мне иметь такие же сны, они очень красочны и цветасты, хотя, на самом деле, полны тоски. Просто если вы не готовы брать на себя ответственность — и я полностью вас понимаю, — то тогда слово могла бы взять я.