– Голодовку? Ба, да ведь тебя тошнить начинает, если ты в одиннадцать не позавтракаешь. Ты за всю жизнь не сидела без еды дольше трех часов. И тебе восемьдесят пять.
– Ты забываешь, – перебила Гортензия, – я родилась в землетрясение. И я выжила. Отсутствие еды меня не испугает.
– Вы ведь не позволите ей голодать, правда, Райан? Ей восемьдесят пять лет, Райан. Восемьдесят пять. Какие в этом возрасте голодовки?
– Говорю тебе, Айри, – громко и отчетливо вещала Гортензия в трубку, – я это сделаю. Небольшое недоедание мне нипочем. Господь одной рукой дает, другой отнимает.
Айри слышала, как Райан положил трубку и, войдя в комнату Гортензии, мягко разжимает ее пальцы и уговаривает пойти лечь. Вскоре из коридора на том конце провода донеслось пение, это Гортензия повторяла на неизвестный мотив «Господь одной рукой дает, другой отнимает!».
– Но чаще всего, – подумала Айри, – он как тать в ночи. Просто отнимает. Является, черт побери, и отнимает.
Маджид очень гордился, что ему довелось воочию увидеть все стадии. Он наблюдал за тем, как формировались гены. Как их ввели в эмбрион. Как произошло искусственное оплодотворение. И как родилась новая жизнь – совсем иначе, чем его собственная. Мышонок был один. Ни тебе гонок по родовым путям, ни расчета на первый-второй, ни спасенного, ни отвергнутого. Тут ни при чем факторы везения и случайности. Никто не говорит:
«у тебя шнобель от отца, а любовь к сыру от матери». И не прячет скелетов в шкафу. Точно знаешь, когда умрешь, и не увиливаешь от болезней и боли. Не мучаешься вопросом, кто дергает за ниточки. Не сомневаешься в Его всемогуществе. Не дрожишь за неверную судьбу. Нет смысла куда-то ехать, искать, где зеленей трава, – в любом случае для этой мыши все предрешено. Для нее нет понятия «путешествие во времени (Маджид теперь крепко знал: Время – это сука. Су-ка), ибо ее будущее равно настоящему равно прошлому. Эдакая китайская коробочка. Никаких иных путей, упущенных возможностей, альтернатив. К черту догадки, «а что, если», «может статься». Есть только уверенность. Чистой воды уверенность. А есть ли, подумал Маджид, когда манипуляции были окончены, маски, перчатки сняты, белый халат повешен на крюк, есть ли что-либо более божественное, чем это?
Глава 19. Последнее место действия
Эта дата стояла вверху каждой газетной страницы. Эта дата была видна в гуляках, которые слонялись по вечерним улицам с пронзительными серебряными свистками и национальными флагами и пытались разжечь в себе праздничные чувства; которые старались сгустить темноту (было всего пять часов), чтобы Англия смогла справить этот ежегодный праздник: нажраться, проблеваться, сосаться, обниматься и сердиться. Они придерживали двери поезда, чтобы друзья успели вбежать в вагон, спорили с обнаглевшими сомалийскими таксистами, играли с огнем и готовы были с головой погрузиться в приключения при свете тусклых фонарей. В этот день Англия больше не говорит: «пожалуйста – спасибо – не за что – извините – простите» – вместо этого раздается: «мать твою – какого хрена – иди на хер» (мы так никогда не говорим; не тот акцент; звучит это довольно глупо). В этот день Англия возвращается к истокам. Это был Новый год. Но Джошуа никак не мог в это поверить. Куда делось время? Оно утекло в расселину между ног Джоэли, сбежало в ее крошечные ушки, спряталось в теплых спутанных волосах ее подмышек. И последствия того, что он собирается сделать в этот величайший день его жизни, в этой критической ситуации, которую три месяца назад он подверг бы детальному разбору, вивисекции, взвесил бы все и проанализировал с чалфенским рвением, ускользали от него в те же укромные уголки. В этот Новый год он не принял никаких серьезных решений, не дал никаких зароков. Он был таким же бездумным, как молодые люди, вываливающиеся из пабов на новогодние улицы в поисках неприятностей. Таким же легкомысленным, как ребенок, едущий на плечах у отца на семейный обед. Но он не с теми, веселящимися на улицах, он здесь, здесь, здесь, несется к центру города, прямо к Институту Перре, как самонаводящаяся ракета. Он здесь, пойман в красном микроавтобусе вместе с десятью нервными членами ФАТУМа и мчится из Уиллздена к Трафальгарской площади. Он слушает вполуха, как Кенни читает газету, выкрикивая имя его отца, на радость сидящему за рулем Криспину.
– «Сегодня доктор Маркус Чалфен выставит для всеобщего обозрения свою Будущую Мышь и откроет новую эру в генетике».
Криспин откинул голову и гаркнул:
– Ха!