Белые зубы

Очень мило. Отдает дань уважения старому учителю. Тот, похоже, тронут. Плачет, кажется. Как его зовут, не разобрал. Все равно, Маркус молодец, что делится лаврами. Но перегибать палку тоже не стоит. А то послушать его, так тот старик вообще все за него сделал.

– Слышь, – судя по всему, Микки думает о том же, – что-то он перебарщивает, да? Ты ж говорил, что главный перец тут этот Чалфен.

– Может, они подельники, – высказывает предположение Арчи.

– …в то время, когда работа в данной области была законсервирована, и казалось, что она навсегда отошла в вотчину научной фантастики, он был первой ласточкой. Вот почему я не боюсь назвать этого человека путеводной звездой всей нашей исследовательской группы и своим личным наставником на протяжении вот уже двадцати лет…

– Знаешь, кто мой наставник? – спрашивает Микки. – Мухаммед Али. Без вопросов. Воплощение чистоты ума, духа и тела. Клевый парень. Борец, каких мало. И когда он сказал о себе, что он самый великий, он сказал не просто «самый великий».

– Да? – удивляется Арчи.

– Да, приятель, – торжественно отвечает Микки. – Он говорил: я самый великий всех времен. Настоящего, прошлого и будущего. Хорош стервец этот Али. Вот он и есть мой наставник.

Наставник, думает Арчи. Для него в этой роли всегда выступал Самад. Разумеется, Микки об этом знать не обязательно. Глупо, конечно. И странно. Однако так оно и есть. Сэмми для него авторитет – и в малом, и в большом, хоть настань конец света. Вот уже сорок лет Арчи всегда с ним советуется. Старый добрый Сэм. Славный парень.

– …так что если кто и заслуживает львиную долю признания за то чудо, которое вы видите перед собой, то это доктор Марк-Пьер Перре. Выдающийся человек и величайший…

Все эпизоды совершаются дважды, изнутри и снаружи, – получаются две разные истории. Еще только смутно припоминая имя, Арчи начинает ерзать на стуле и оглядываться, не вернулся ли Самад. Самада не видно. Вместо него взгляд падает на Миллата – тот решительно забавно выглядит. Животики надорвешь. Арчи пытается заглянуть ему в глаза, спросить взглядом, что с ним такое, но Миллат покачивается на стуле и пристально куда-то смотрит. Арчи тоже поворачивает голову и видит другую забавную картину: плачущего от гордости старика. Он плачет красными слезами. Арчи узнает эти слезы.

Но еще раньше их узнает Самад, капитан Самад Миа, неслышно вошедший в бесшумные современные двери; капитан Самад Миа, на миг замерший на пороге, щурясь сквозь очки и внезапно осознавший, что единственный на свете друг лгал ему целых пятьдесят лет. Что краеугольный камень, на котором стояла их дружба, не тверже зефира и не прочнее мыльных пузырей. Что, получается, он совсем не знал Арчибальда Джонса. Такое чувство, будто он смотрит плохой индийский фильм с дурацкой кульминацией. И вдруг наступает жутковато-веселая развязка: до Самада доходит глубинный смысл открывшейся ему правды: Только из-за этого случая мы были вместе все сорок лет. Это история, которая стоит всех историй. Подарок, который одаряет тебя годами.

– Арчибальд! – Тот отводит взгляд от доктора и, повернувшись к своему лейтенанту, издает громкий нервный смешок; с теми же чувствами бывшая невеста, а теперь жена смотрит на своего суженого в миг, когда между ними все стало по-новому. – Двуличный бесстыжий ублюдок, обманщик, миса мата, бхайнчут, сьют-морани, харам джадда…

Самад перескакивает на родную бенгальскую речь, буйно населенную лжецами, любителями сестриных ласк, сыновьями и дочерьми свиней, охотниками до материнского оргазма.

Пока зал потрясенно слушает вопли пожилого коричневого человека, орущего на непонятном языке на своего пожилого белого товарища, Арчи вслушивается в аудиторию, ее едва уловимые движения (у стены индусские парни, рядом с Джошем ребятня, Айри поглядывает, как третейский судья, то на Миллата, то на Маджида) и видит: Миллат, как Панде, подается вперед, он будет там первым; Арчи, который много чего видел и в жизни, и по телевизору и понимает, что означает этот бросок, вскакивает с места. И бежит.

Не успевает Миллат выхватить пистолет, а Самад что-либо сообразить, как Арчи, без спасительной монеты, без алиби, уже там, посредине между головой и мишенью Миллата Игбал – словно миг между мыслью и словом, словно мимолетное вторжение памяти и сожаления.

* * *

Какое-то время они шли в темноте по равнине, потом остановились, и Арчи вытолкнул доктора вперед.

– Ну-ка постой, – прикрикнул он, когда доктор случайно вошел в полосу лунного света. – Стой, где стоишь.