«Мои неведомые друзья! Дорогие товарищи!
Очень хочу верить, что это письмо когда-нибудь дойдет до вас. Правда, в ту пору, когда вам доведется его читать, меня, Кушниренко Ивана Родионовича, вероятно, уже не будет в живых. Обстоятельства сложились так, что завтра я должен умереть. Завершу свою последнюю боевую операцию на центральном киевском стадионе и навсегда уйду из жизни. Все уже продумано, взвешено, подготовлено. По достоверным данным, на завтрашний футбольный матч прибудут самые сановные фашистские палачи, и я воспользуюсь этим, чтобы вынести им давно заслуженный приговор. Я полностью осознаю, что после осуществления операции шансов на спасение у меня никаких: меня безусловно схватят гестаповцы на «месте преступления» и, вероятно, сразу же растерзают. Однако я без малейших колебаний и сомнений иду на самопожертвование.
Не судите меня слишком строго, постарайтесь понять, это — не проявление малодушия или отчаяния, это последнее, что я могу сделать, чтобы отомстить за своих замученных в гестаповских застенках друзей. Конечно, такой метод мести не наилучший, но что я могу сделать, когда дни мои сочтены. Фашистам уже известны мои «преступления против рейха», на меня уже давно охотятся, как на зверя, и рано или поздно схватят.
У меня с оккупантами счет особый. Не сомневаюсь, даже после моей гибели они постараются через своих тайных и явных агентов сделать все, чтобы опорочить мое имя, приклеить к нему какой-нибудь позорнейший ярлык. Но во имя победы, во имя счастливого будущего заклинаю вас: не верьте коричневым шкурам!
Собственная судьба теперь меня уже не интересует. Жить осталось очень мало, свои последние часы я хочу истратить на то, чтобы беспристрастно, с предельной правдивостью поведать вам печальную историю неравной борьбы и трагической гибели киевских подпольщиков. Уверен, что наш горький опыт, оплаченный кровью лучших сынов и дочерей партии, пригодится тем, кому выпадет счастье довести до победного конца начатое нами дело. Итак, о нашей боевой деятельности.
Для работы в подполье я был оставлен компетентными инстанциями в составе молодежной группы Евгена Броварчука, в которую входило пять человек. Самое обидное, что в нее были включены люди, плохо проверенные, случайные, неспособные для работы в подполье.
Это выяснилось буквально после вступления немцев в Киев. В то время, когда нужно было показать оккупантам, кто истинный хозяин в городе, наша группа очутилась без руля и без ветрил. Потому что руководитель наш, Евген Броварчук, неожиданно исчез. Это был подлый удар в спину. И все же мы выстояли, не пали духом. На одном из заседаний товарищи единогласно избрали меня, заместителя Броварчука, руководителем группы, которую решили назвать «Факелом»…»