Белый морок. Голубой берег

— Будет исполнено.

— Это еще не все. Я также попросил бы вас немедленно достать сильнодействующий яд, который не имел бы ни запаха, ни цвета, ни вкуса. Количество? Ну, приблизительно человек на пятьдесят — шестьдесят…

На плоском, словно одеревеневшем лице Гласса появилось нечто вроде улыбки.

— Через час самый эффективный яд будет у вас на столе.

— Приберегите его у себя. К вечеру я вам позвоню.

На этом беседа кончилась. Рехер подвез майора до оперативного штаба, а сам покатил на Печерск. К своему дому, однако, подъезжать не стал, а велел шоферу остановиться за углом. Как бы нехотя выбрался из машины, прощупал прищуренными глазами тенистый переулок и, не обнаружив ничего подозрительного, зашагал по чисто подметенному тротуару, нервно сжимая ручку портфеля. Поравнявшись с подъездом дома, быстро нырнул в него, одним махом взбежал на третий этаж, но перед дверью остановился в нерешительности. Как-то его встретит Олесь? Найдут ли они хоть на прощанье общий язык?

Усилием воли заставил себя повернуть ключ. Толкнул дверь и перешагнул порог — в лицо дохнуло пустотой и безмолвием. Какое-то время стоял у дверей, потом направился в комнату сына. Его поразила гостиничная чистота, тот казенный порядок, за которым не чувствуется присутствие человека. Одеяло на постели без единой складочки, на спинках стульев — никакой одежды, стол абсолютно голый. «А у Олеся там всегда лежали книги… А что, если он не дождался меня и бежал в лес? — Рехера при этой мысли бросило в дрожь. — Если узнал о трагедии на Житомирском шоссе, непременно убежал». Шагнул к платяному шкафу, рванул на себя дверцу — одежда сына была на месте. И тут взгляд упал на старенький, туго набитый рюкзак. Развязал его дрожащими руками, стал перебирать его содержимое. Полотенце, туалетные принадлежности, металлическая посуда, банка с медикаментами, несколько коробок спичек, какие-то пакеты.

— Ну, слава богу, — невольно перекрестился Рехер и, успокоенный, стал завязывать рюкзак.

Приняв душ, сварил и выпил крепкий, чуть присоленный черный кофе. Побрился, надел серый в светлую полоску костюм. Из головы ни на минуту не выходила мысль о предстоящем разговоре с Олесем. «Я должен сделать все, чтобы сын поверил моим словам! Но как убедить его, чем засвидетельствовать свою искренность? Ведь он слышал от меня столько неправды?!»

Внезапно, словно что-то вспомнив, Рехер быстро прошел в кабинет, взял принесенный портфель и принялся его опорожнять. Из вороха бумаг отобрал радиошифры, адреса завербованной резидентуры, донесения Тарханова — Севрюка, копии посланных им распоряжений, присоединил к этому карту-двухкилометровку величиной с простыню, по которой змеилась жирная линия с цифрами, означавшая маршрут, пройденный командой пугачей. Какое-то время горбился над этой кипой, потом вынул из стола большой лист водонепроницаемой бумаги, завернул в него приготовленные документы, заклеил лентой-липучкой и вложил в небольшой ящичек-контейнер, в каких восточное министерство обычно переправляло из оккупированных территорий драгоценности. Проделав эту работу, Рехер запер ящик-контейнер в письменный стол, а остатки глассовских бумаг положил в портфель. «Часть дела сделана», — решил он и подошел к телефону.

— Оберштурмбаннфюрер у себя? — сухо спросил, набрав номер. — Очень хорошо… Нет, передавать ничего не надо: я сейчас приеду… Благодарю.

«Твой последний раунд начался. Сумей его выиграть!» — сказал мысленно себе и, прихватив портфель с остатками документов, направился к выходу.

— На Владимирштрассе! — бросил шоферу, усаживаясь в машину…

И через несколько минут уже входил в мрачный серый дом с зарешеченными окнами, вот уже столько месяцев нагонявший страх на весь город.

В приемной заместителя полицайфюрера генерального Киевского округа сидел дежурный офицер-эсэсовец. Он спросил Рехера:

— Как прикажете доложить?

— Докладывать не надо. Герр оберштурмбаннфюрер будет рад меня видеть, — ответил Рехер и без стука открыл дверь в кабинет.

Развалившись в кресле и положив ноги на огромный стол, Эрлингер распекал кого-то по телефону, но при виде неожиданного гостя уронил трубку. Как школьник, пойманный учителем на месте преступления, он быстро сдернул со стола ноги, съежился. Рехер заметил, как неестественно сузились его зрачки, а на маленьком личике проступили багровые пятна.

— Я вижу, вас не очень обрадовал мой приход, но уж простите, дела…

Эрлингер шевельнул губами, но с них не сорвалось ни звука.

— До шестнадцати, правда, еще более часа, но я надеюсь, вы проявите великодушие и примете меня ранее назначенного срока, — остановившись у порога, разыгрывал Рехер роль бедного родственника.

— Напрасно вы, герр рейхсамтслейтер, я тут совсем ни при чем… Мне приказано…

— А к вам я и не имею претензий. Хотел бы только услышать, как вы представляете себе передачу руководства операцией?

— Герр Рехер, поверьте: все это происки Гальтерманна. В погоне за славой он… Я прошу вас: войдите в мое положение. Если бы я знал, что вы вернетесь… Тут такое творится… — В отчаянии Эрлингер схватился за голову.