Насколько Медведев оказался прав, Желваков убедился очень скоро. Ночью кто-то стрелял по окнам культбазы. Три пули пробили и ярангу Пойгина. А наутро Желваков и Пойгин догоняли за перевалом Рырку. То, что стрелял Рырка, Пойгин определил совершенно точно: он угадывал его следы так же легко, как и след убитой им недавно росомахи.
Рырка загнал обессиленных на береговой бескормице оленей, укрылся в скалах. Пойгин тоже погнал собачью упряжку в скалы. Он объяснил русскому жестами, чтобы тот спрятался за камни. Но Желваков лишь усмехнулся, мол, за кого ты меня принимаешь, выхватил из кобуры наган и пошёл на сближение с Рыркой. Пули винчестера, дробившие камни, не остановили Желвакова. Вдруг следователь схватился за плечо и повалился на снег. Пойгин выстрелил наугад между камней и утащил русского за скалу. Рырка был где-то рядом.
– Русский жив? – спросил он из-за скалы так, будто нащупывал возможность примирения с Пойгином.
– Он жив. Но ты будешь мёртв! – ответил Пойгин, ужасаясь тому, как быстро под русским краснеет снег.
Да, это такая же кровь, как у Кайти, как у Клявыля: покидает человека жизненная сила…
– Добей русского, и я всё тебе прощу! – крикнул Рырка.
– Зато я тебе ничего не прощу!
– Иди к своим собакам и уезжай. Я не буду в тебя стрелять.
– Не хитри, вонючая росомаха. Сегодня я сниму с тебя шкуру.
– Я знаю, у тебя родилась дочь. Недолго ты будешь видеть, как она сосёт грудь твоей Кайти, если даже уйдёшь из этих камней живым. Выбирай: или этот недобитый русский, или дочь…
– Я не хочу слышать твоего лая, подлая росомаха. Пойгин смотрел на русского и думал о том, что его надо как можно быстрее увезти на берег. Но как? Рырка убьёт их обоих, как только они покинут камни. Желваков, кривясь от боли, с надеждой смотрел на Пойгина.
– Не оплошай, брат, – прошептал он одеревеневшими губами. – Не оплошай.
Пойгин лёг на снег и пополз за скалу. Рырку он увидел так близко, что мог схватить его за ноги. Тот шарил рукой в расщелине, видимо намереваясь взобраться наверх. Если бы ему это удалось, он мог бы прыгнуть на русского сверху, как росомаха. Почувствовав опасность, Рырка быстро обернулся, вскинул винчестер, но было поздно: Пойгин опередил его…
Подув на окоченевшую руку, Желваков поднял наган: он не знал, кто покажется из-за скалы после выстрела, который только что прозвучал. Показался Пойгин…
– Спасибо, брат, – прохрипел Желваков и потерял сознание.
Пришёл он в себя уже в больнице культбазы.
Кайти кормила грудью ребёнка, прислушиваясь к каждому шагу у яранги: не вернулся ли Пойгин? Тревога за него, казалось, иссушала молоко. Маленькая Кэргына почти беспрестанно плакала: никак не могла насытиться… Кайти знала, что Пойгин вместе с русским, которого звали милиционером, помчался на собаках, чтобы настигнуть подлую росомаху с ликом Рырки. О, она слишком хорошо знала, что такое Рырка. Ей вспомнилась первая встреча с ним. Самодовольный, всесильный, он нисколько не сомневался, что Кайти покорится беспрекословно, стоит ему сказать ей лишь одно слово. Но вышло по-другому. С какой яростью Рырка воспринял её отпор! Казалось, что широкие ноздри его разорвутся – так свирепо он дышал, словно бык, у которого увели важенку. Рырка представлялся Кайти страшным существом, способным рушить камни, перегрызать железо. И вот теперь по следу этого зверя устремился Пойгин. И Кайти не знала, чем унять тревогу, как прогнать липкий озноб страха. Добавив огня в светильнике, плотнее прижала к себе Кэргыну. Вот она, крошечная девочка, женщина из солнечного света – таков смысл её имени. Рядом мать и дочь – Маленькое ходячее солнышко и Женщина из солнечного света. И если в них так много солнца, то всё, всё должно быть хорошо. Нельзя так волноваться, иначе страх пережжёт молоко. Надо успокоиться. Надо вспомнить, что говорит Пойгин о солнце, которое прогоняет любое зло, а стало быть, и зло страха. Как жаль, что Кэргына ещё совсем мала и не годится в собеседницы. Но пусть, пусть слушает, она всё-таки живое существо, пусть и крошечный, но человечек.
Осторожно дотронувшись губами до ушка дочери, Кайти заговорила, раскачиваясь:
– Ты не знаешь, какой этот Рырка. Даже лик у него как будто не человеческий. У него столько оленей, что уже никто не может их сосчитать, и половина – с чужим тавром. Когда я смотрела на Рырку, мне казалось, что из-под ног его, как из-под копыт, летят камни и земля, а из ноздрей пышет пламя. Вот с кем пошёл мериться силой твой отец.
Кэргына, словно поняв страшный рассказ матери, вдруг снова заплакала, личико её сморщилось, покраснело.