Бенони (пер. Ганзен)

Одни старики Фредрикъ Менза и Монсъ ничего не слыхали; только чавкали медленно и тупо. Монсъ все больше и больше уходилъ головой въ свой шерстяной шарфъ и ширился въ плечахъ; Фредрикъ Менза наоборотъ все вытягивался кверху, — худой и похожій на хищную птицу, но такъ же выжившій изъ ума, какъ и тотъ. Они оба были похожи на выходцевъ изъ могилъ, и пальцы ихъ тихо шевелились, словно червяки. Увидавъ что-нибудь на стол подальше, до чего ему было не достать, Фредрикъ Менза привставалъ и тянулся туда. — Что ты, чего теб? — тихо спрашивала дочь, подталкивая его; затмъ совала ему въ руку кусокъ чего-нибудь, и старикъ былъ доволенъ. Монсъ облюбовалъ блюдо съ ветчиной и давай ковырять въ немъ; ему сейчасъ же пришли на помощь и дали кусокъ. Монсъ поглядлъ на этотъ кусокъ, который сначала почему-то не давался ему въ руки, а теперь вотъ попался, потомъ обильно намазалъ его масломъ и началъ уплетать. Ему сунули въ руку еще ломоть хлба, и червеобразные пальцы цпко его схватили. Скоро ветчина исчезла; Монсъ таращился на свою тарелку, но она была пуста. — У тебя же хлбъ въ рук,- напомнила ему мельничиха, и Монсъ, довольный и тмъ, принялся за хлбъ. — А ты помакни его въ чай, — совтовали ему. Вс готовы были помочь этимъ живымъ трупамъ, поухаживать за ними. Кто-то спохватился, что у бдняги въ рукахъ одинъ сухой хлбъ и поспшилъ надлить его масломъ и другими лакомыми вещами. Словно калка-великанъ, словно гора, сидлъ Монсъ и угощался. Но вотъ съденъ и хлбъ, и онъ таращится на свою пустую руку и говоритъ, словно человкъ: — Нту больше. — Нту больше, — вторитъ ему, словно попугай, Фредрикъ Менза, такъ же выжившій изъ ума, какъ и онъ.

Эти двое стариковъ, съ замусленными лицами, грязными руками, воняющіе отъ дряхлости, распространяли вокругъ себя на нижнемъ конц стола невообразимо отвратительную атмосферу, какое-то скотское настроеніе, передававшееся и дальше, по об стороны стола. Не будь это въ столовой у самого Макка, не долго было бы совсмъ оскотиниться… Среди гостей за нижнимъ концомъ стола не слышно было ни единаго разумнаго слова, вс были поглощены однимъ — ублажали дряхлость. Наконецъ, Монсъ усталъ сть, и принялся таращиться на свчи и смяться надъ ними:- Ха-ха! — при чемъ глаза его были похожи на пару волдырей. Теперь онъ, чортъ подери, былъ доволенъ. — Ха-ха! — смялся и Фредрикъ Менза съ серьезнымъ видомъ и продолжалъ чавкать. — Бдняги, и у нихъ свои радости, — говорили люди кругомъ. Только мельничиха еще настолько сохранила разсудка, что ей было стыдно.

И нигд въ цломъ дом не было ни единаго ребенка…

Потомъ подали сладости и хересъ. Ни въ чемъ не было недостатка за этимъ ужиномъ.

— У всхъ ли есть что-нибудь въ рюмкахъ? — спросилъ Маккъ. — Ну, такъ, по обычаю, осушимъ ихъ за здоровье моей дочери, баронессы Эдварды!

Вотъ это было въ самую точку, — по-барски и по отечески! Ахъ этотъ Маккъ! Какое почтеніе внушалъ онъ къ себ!

Бенони все время слдилъ за своимъ господиномъ: какъ онъ кашлялъ въ салфетку, а не на весь столъ, какъ орудовалъ вилкой. Да, Бенони недаромъ былъ докой: везд и всюду перенималъ и отовсюду возвращался обогащеннымъ полезной мудростью. Поэтому, когда Маккъ чокнулся съ нимъ, онъ уже подвинулся настолько, что сумлъ отвтить, какъ подобало, и показать себя настоящимъ бариномъ. Да, Бенони общалъ догнать Макка во всемъ.

Хозяинъ выпилъ и за смотрителя маяка съ женой — единственныхъ сосдей Сирилунда со стороны моря! Старая дама сконфузилась и даже покраснла, несмотря на свои пятьдесятъ лтъ и двухъ замужнихъ дочерей съ дтьми. Смотритель съ придурковатымъ видомъ повернулъ къ Макку свое увядшее лицо:- Ахъ, такъ! — и выпилъ свой стаканчикъ, не спша; но рука его какъ-то странно дрожала. Не оттого ли, что Маккъ счелъ его человкомъ, съ которымъ стоило чокнуться? Потомъ онъ опять погрузился въ свое идіотское равнодушіе.

А затмъ Маккъ выпилъ за здоровье всхъ своихъ людей: онъ никого не хотлъ выдлять и никого не желалъ обойти; вс работали усердно, и онъ благодарилъ всхъ. — Счастливаго Рождества всмъ!

Вотъ мастеръ говорить! И откуда только брались у него слова? Гости были растроганы. Брамапутра схватилась за носовой платокъ. Кузнецъ въ былые годы не принялъ бы этого тоста, — въ немъ кипла «вчная» вражда. Это была старая исторія, и въ ней столькіе были замшаны — и его молодая жена, которая умерла скоропостижно, и самъ Маккъ, и еще одинъ чужой, по имени лейтенантъ Гланъ, охотникъ. Случилось это нсколько лтъ тому назадъ; жена его была влюблена въ Глана, но Маккъ заставилъ ее покориться себ. Кузнецъ еще помнилъ ее; она была такая маленькая, и звали ее Евой. Больше же онъ ничего не помнилъ; жизнь шла своимъ чередомъ, и вотъ теперь онъ сидлъ за столомъ Макка и пилъ съ нимъ ради сочельника. Вчная вражда погасла…

— Ну, вс ублаготворены? — спросилъ Маккъ.