Бенони (пер. Ганзен)

Вс встали. Элленъ Горничная начала живо перетаскивать блые съ позолотой стулья обратно въ парадную горницу; туда же ушелъ Маккъ, пригласивъ также смотрителя маяка съ женой и Бенони. Всмъ прочимъ гостямъ предложили провести вечерокъ въ столовой, и распить по стаканчику-другому пунша. Тамъ уже шелъ оживленный говоръ посл выпитыхъ рюмочекъ водки и вина.

— Не сыграете ли намъ, мадамъ Шёнингь? — сказалъ Маккъ, указывая на небольшой клавесинъ.

Нтъ, она не играетъ. Куда ей! Играть? Охота господину Макку такъ шутить!

— Но вы же играли намъ прежде, въ былые годы?

Нтъ, нтъ, когда? И не думала. Вотъ дочери ея умютъ немножко; выучились самоучкой замужемъ. Он такія музыкальныя.

— Вы изъ такой благородной семьи, урожденная Бродкорбъ, и говорите, что не учились музык? Кром того, я вдь самъ слышалъ, какъ вы играете.

— Я изъ благородной семьи? Я? Все-то вы шутите!

— Ваши родители были владльцами цлаго прихода. Вы думаете, мн это неизвстно?

— Мои родители? У нихъ было нсколько дворовъ, пожалуй. И порядочно земли, но… Нтъ, господинъ Маккъ, это все сказки насчетъ цлаго прихода. Мои родители были крестьяне, у насъ была своя усадьба, были лошади, коровы, но ничего такого, о чемъ стоило бы говорить.

Смотритель Шёнингъ тмъ временемъ расхаживалъ по горниц съ очками на носу и разсматривалъ картины по стнамъ. Ему ровнешенько безразлично было о чемъ разговаривала его жена съ Маккомъ. Охъ, какъ ему прислушался ея голосъ! Они были женаты тридцать лтъ, прожили вмст одиннадцать тысячъ дней.

Маккъ приподнялъ крышку инструмента.

— Нтъ, нтъ, — говорила мадамъ Шёяингъ. — Я не играла съ тхъ поръ, какъ была молода. Разв ужъ псаломъ какой-нибудь…

Она услась, вся пунцовя и жеманясь. Маккъ отворилъ двери въ столовую и только слегка поднялъ руку, — тамъ сразу водворилась тишина.

Смотрителя при первыхъ же звукахъ слегка передернуло, но онъ постоялъ еще съ минуту, тупо таращась на стну, — на зло, чтобы не дать сбить себя съ позиціи, — потомъ прислъ на стулъ, позаботясь, однако, повернуть жен спину. Мадамъ Шёнингъ сыграла псаломъ. Проигравъ его до конца и еще разъ весь съ начала, она опять съежилась и больше ничмъ о себ не заявляла.

— Весьма благодаренъ, — сказалъ ей Маккъ и закрылъ двери въ столовую, — теперь люди могли веселиться по своему.

Подали на огромномъ серебряномъ поднос коньякъ, кипятокъ и сахаръ-рафинадъ, и Маккъ предложилъ господамъ мужчинамъ угощаться, а самъ приготовилъ два стаканчика пунша — себ и мадамъ Шёнингъ. Затмъ подошелъ побесдовать немножко и со смотрителемъ.

— Да, эту картину ддъ мой привезъ изъ Голландіи…

— А тамъ видъ острова Мальты, — сказалъ смотритель, указывая на другую картину.

— Врно, — поощрилъ его Маккъ. — Вы разв знаете?

— Да.

— Откуда же?

— Внизу подписано.

— Та-акъ, — сказалъ Маккъ, смекая, что немножко ошибся, слишкомъ низко оцнивая сообразительность идіота. — А я думалъ, вы были на Мальт и узнали видъ.

Теперь въ свою очередь мадамъ Шёнингъ имла удовольствіе слушать супруга. О, какъ хорошо ей знакома его тощая спина съ торчащими лопатками! Она начала потихоньку наигрывать на клавесин, чтобы только не слыхать этого знакомаго голоса.

— Вы вдь когда-то были капитаномъ, — пояснилъ Маккъ смотрителю. — Я и полагалъ, что вы могли бывать на Мальт.

Что-то въ род улыбки промелькнуло на лиц смотрителя. — Я бывалъ на Мальт.

— Въ самомъ дл? Подумайте!

— Но, если я вижу ландшафтъ Гельгеланда, то я узнаю его не только потому, что бывалъ въ Норвегіи.

— Н-тъ, само собой! — отвтилъ Маккъ, соображая, что съ этимъ идіотомъ все-таки надо быть насторож; лишнее съ нимъ и разговаривать.

И Маккъ обратился къ Бенони, выпилъ и заговорилъ:- Видишь ли, любезный Гартвигсенъ, все это у меня унаслдованное — и мебель, и эта сахарница, и картины на стнахъ, и серебро, и все въ дом. Все это пришлось на долю Сирилунда, другая половина отошла къ брату моему Макку въ Розенгоръ. Увы, посл меня все это, врно, пойдетъ съ молотка. Не звай тогда, Гартвигсенъ!

— Зависитъ отъ того, кто изъ насъ первый помретъ.

Маккъ только покрутилъ головой на это. Потомъ опять перешелъ къ мадамъ Шёнингъ, — не хорошо, что она сидитъ все одна.

А Бенони думалъ про себя: «Это онъ просто такъ, чтобы сказать что-нибудь. У него вдь есть дочь, наслдница всего имущества. Зачмъ же онъ подзадориваетъ меня?»

— Да, мадамъ Шенингъ, со смерти моей покойной супруги этотъ инструментъ такъ и стоитъ безъ дла. Некому играть на немъ. А вдь не выкинешь, — вещь дорогая.

Мадамъ Шёнингъ задала разумный вопросъ:- Но ваша дочь вдь играла, пока была дома?

— Нтъ, баронесса Эдварда не играла. Это не по ея части было. А мы-то съ вами побжали бы Богъ всть куда, только бы послушать музыки! Впрочемъ, Роза играетъ, когда гоститъ здсь; она музыкантша.

Тутъ у Бенони мелькнула смлая фантастическая мысль: а что ежели онъ, не глядя ни на какую баронессу, поладитъ съ Маккомъ насчетъ клавесина? Ему вдь не лишнее было обзавестись такой штукой, — какъ разъ понадобится къ середин лта. Пожалуй, и Маккъ то заговорилъ не безъ умысла?