«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

Историк Лицея и его выпускник Я.К. Грот рассказывает: «Читать с воспитанниками Пушкина еще не было принято и в Лицее; его мы читали сами иногда во время классов, украдкою. Тем не менее однако ж Кошанский раз привез нам на лекцию только что полученную от товарищей Пушкина рукопись 19 октября 1825 года («Роняет лес багряный свой убор») и прочел нам это стихотворение, с особенным чувством, прибавляя к каждой строфе свои пояснения». А вот официальный письменный отзыв проф. Кошанского о своем воспитаннике: «Александр Пушкин больше имеет понятливости, нежели памяти, более имеет вкуса к изящному, нежели прилежания к основательному, почему малое затруднение может остановить его; но не удержать: ибо он, побуждаемый соревнованием и чувством собственной пользы, желает сравниться с первыми питомцами. Успехи его в латинском хороши, в русском не столько тверды, сколько блистательны» (15 марта 1812 г.). В табеле же за тот же год против фамилии Пушкина среди прочего записано: «В русском и латинском языках – Более понятливости и вкуса, нежели прилежания, но есть соревнование. Успехи хороши довольно». Примерно эти же оценки фигурировали потом и в Свидетельстве об окончании Лицея, которое приведем здесь полностью: «Воспитанник Императорского Царскосельского Лицея Александр Пушкин в течение шестилетнего курса обучался в сем заведении и оказал успехи: в Законе Божием и Священной истории, в Логике и Нравственной философии, в Праве естественном, Частном и Публичном, в Российском гражданском и уголовном праве хорошие; в Латинской словесности, в Государственной экономии и финансах весьма хорошие; в Российской и Французской словесности, также в Фехтованье превосходные; сверх того занимался Историею, Географиею, Статистикою, Математикою и Немецким языком. Во уверение чего и дано ему от Конференции Императорского Царскосельского Лицея свидетельство с приложением печати. Царское Село, июня 9-го дня 1817 года». Следовали подписи директора Лицея Е.Энгельгардта и Конференц-секретаря А.Куницына[835].

Кошанского иногда замещал Александр Иванович Галич, которого лицеисты очень любили. Именно на уроке у Галича Пушкин осенью 1814 года читал свою сказку «Бова». Ему поэт посвятил известное стихотворное послание:

Беги, беги столицы,
О Галич мой, сюда!
Здесь розовой денницы
Не видя никогда,
Ленясь под одеялом,
С Тибургским мудрецом
Мы часто за бокалом
Проснемся – и заснем. (1815 I, 137

)

Тибурский мудрец – это Гораций. Бывший лицеист, адмирал Ф.Ф. Матюшкин вспоминал, как Галич «обыкновенно привозил с собою какую-нибудь полезную книгу и заставлял при себе одного из воспитанников читать ее вслух…». После окончания Лицея Пушкин встретился со своим любимым учителем только один раз: в марте 1834 года на «совещании литературном» у Греча: «Тут я встретил милого Галича и очень ему обрадовался. Он был некогда моим профессором и ободрял меня на поприще мною избранном». Хороший псевдоним выбрал себе Александр Аркадьевич Галич, достойный!

О лицейской латыни Пушкин оставил много упоминаний. Вспомним 8-ю главу «Евгения Онегина»:

В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал,
Читал охотно Апулея,
А Цицерона не читал… (VI, 165

)

Сравните вариант в ранней редакции:

Читал охотно Елисея,
А Цицерона проклинал… (VI, 169

)

Или:

Читал украдкой Апулея,
А над Виргилием зевал… (VI, 507

)

И далее:

И первой нежностью томима,
Мне муза пела, пела вновь
(Amorem canat aetas prima)

[836]Всё про любовь, да про любовь… (VI, 620)

Это одно из самых известных латинских вкраплений в пушкинских текстах. Впоследствии он часто, для усиления впечатления, переходит на знакомую ему звучную латынь. Например, в письме к Н.Н. Раевскому (набросок предисловия к «Борису Годунову», 1829) Пушкин пишет о своей трагедии: «Она полна славных шуток и тонких намеков на историю того времени, вроде наших киевских и каменских обиняков. Надо понимать их – это sine qua non»[837].

Не раз Пушкин обращается к латыни в «Путешествии в Арзрум…»:

Heu! fugaces, Postume, Postume,
Labuntur anni…[838]

(VIII, 466)

И в той же, 26-й главе «Путешествия…»:

…nec Armeniis in oris,
Amice Valgi, stat glacies iners
Menses per omnes…[839]

(VIII, 467)