Читаем «Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы полностью

«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

Благодаря публикации Я.К. Грота (по копии В.Ф. Одоевского) сохранились уничтоженные автором пропущенные строки шестой главы «Евгения Онегина», посвященные Амалии Ризнич. Пушкин исключил их, видимо, из-за сугубой интимности этого отрывка:

Я не хочу пустой укоройМогилы возмущать покой;Тебя уж нет, о ты, которойЯ в бурях жизни молодойОбязан опытом ужаснымИ рая мигом сладострастнымКак учат слабое дитя,Ты душу нежную мутя,Учила горести глубокой.Ты негой волновала кровь,Ты воспаляла в ней любовьИ пламя ревности жестокой;Но он прошел, сей тяжкий день:Почий, мучительная тень! (VI, 611)

«Она стоит перед ним, – бледная и холодная, изгнанная из жизни бездушием его соперника, злобою мужа, и все-таки мучительно-желанная, обольстительная, властно зовущая к себе сквозь жуть смерти и тлена», – с ужасом констатирует В. Вересаев.

В мыслях, в стихах поэт возвращается к образу «мертвой возлюбленной»:

Явись, возлюбленная тень,Как ты была перед разлукой.Бледна, хладна, как зимний день,Искажена последней мукой.Приди, как дальняя звезда,Как легкий звук иль дуновенье,Иль как ужасное виденье,Мне все равно, сюда! сюда!Зову тебя не для того,Чтоб укорять людей, чья злобаУбила друга моего,Иль чтоб изведать тайны гроба.Не для того, что иногдаСомненьем мучусь… Но тоскуяХочу сказать, что все люблю я,Что весь я твой… Сюда! Сюда! (III, 246)

Эта странная «бодлеровская» страсть преследует Пушкина многие годы[922].

Образ Амалии Ризнич в сочетании с именем Пушкина привлек многих исследователей творчества поэта и писателей. Например, не прошел мимо него и Булат Окуджава, с иронией упомянувший «итальянскую любовь Пушкина» в киносценарии «Частная жизнь Александра Сергеича» (1967, совместно с О. Арцимович, не опубликован). Там был эпизод, в котором Пушкин в Одессе, глотая устриц, говорит, чтобы слышала Амалия Ризнич: «Ах, хороша была! Должно быть барышня… А ну-ка эту… – И проглотил вторую. – Какая упругая… Кокетка! – и запил вином. И снова глотая: – А эта – замужняя дама… Еле проглотил… Однако вкусно… Амалия пожала плечом: “Эк вы не великодушны с дамой”»[923].

Долгое время было неизвестно место смерти Амалии Ризнич. Леонид Гроссман полагал, что Амалия умерла на Лигурийском побережье Италии, в Генуе. Он написал: «Где-то на генуэзском кладбище высилась белоснежная гробница Амалии Ризнич, а в далеком северном уезде слагались бессмертные эпитафии, которым суждено было увековечить ее имя не на мраморной плите Кампо-Санто, но в прекраснейших элегиях русской поэзии»[924].

Тайну сию удалось раскрыть несколько лет назад Николаю Павловичу Прожогину. Оказывается, Амалия Ризнич умерла и была похоронена в Триесте, портовом городе на Адриатике. Могила не сохранилось (кладбище перестало существовать), зато Н.П. Прожогин сумел обнаружить сообщение о кончине А.Ризнич в городской газете «Оссерваторе триестино». А в церковной книге он нашел запись, сделанную инспектором местного католического храма Санта-Мария Маджоре: «Рапорт об Умерших, посещенных мною нижеподписавшимся Инспектором. Год 1825. День 23. Месяц июнь. В № 54 в Старом городе в три часа пополуночи. Район Нижняя Кервола. Триест. Имя посещенного: Синьора Амалия Ризнич, урожденная де Рипп, 23 лет. Жена Синьора Джованни Ризнича, негоциантка, бездетная. Умерла от хронической грудной болезни[925].

Н.П. Прожогин записал из уст дальнего «родственника негоцианта Ризнича» семейное предание о том, что в бывшем итальянском городе Кастелльнуово (ныне Герцог-Нови, в Хорватии) в доме Вучетичей «был старинный сундук и в нем хранились письма Пушкина к Амалии Ризнич. В годы Второй мировой войны этот дом сгорел дотла».

Могила исчезла, письма сгорели, но бессмертна память об итальянке Амалии Ризнич, воспетой великим русским поэтом:

Твоя краса, твои страданьяИсчезли в урне гробовой —А с ними поцелуй свиданья…Но жду его; он за тобой… (III, 257)