«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней розы прозябанье. (III, 30

)

Пушкина роднило с Микеланджело это удивительное проникновение в божественный замысел и их общее восхищение великой Дантовой Комедией. Именно образы Данте и его строение Вселенной подсказали Микеланджело пространственное и композиционное решение фрески «Страшный суд». Недаром Ромен Роман назвал роспись Сикстинской капеллы «Геркулесовым подвигом Микеланджело»[936].

Почетный титул «создателя Ватикана» Пушкин присвоил Микеланджело, так сказать, по совокупности: великий флорентиец, как известно, не только спроектировал купол главной католический базилики – собора Святого Петра (за что денег не взял!), был его главным архитектором и принял участие в оформлении внутреннего убранства храма, – но в 26 лет стал автором установленной там скульптуры «Пьета» («Оплакивание Христа»), а в более зрелом возрасте расписал сначала потолок (1508–1512), а затем и алтарную стену Сикстинской капеллы (фреска «Страшный суд», 1534–1541). По соседству, в так называемой Павловской капелле (Capella Paolina) Апостольского дворца, куда доступ ограничен, хранятся два последних шедевра Микеланджело – «Распятие Петра» (1542) и «Обращение Павла» (1550). Воистину, создатель Ватикана!

Этот высокий титул косвенно признал даже нынешний Папа Римский – Иоанн Павел II. В стихотворных размышлениях «Римский триптих», написанных по-польски в 2001 году, понтифик вспоминает свое избрание на престол Святого Петра под сводами Сикстинской капеллы:

Здесь у подножия этой удивительной росписи
собираются кардиналы —
сообщество, которое в ответе за наследование ключей
Царства.
Они приходят сюда.
И Микеланджело снова объемлет их видением. <…>
Люди, кому вверена забота о наследовании ключей,
сойдясь сюда, дают объять себя сикстинской росписи,
визии, которую Микеланджело оставил —
Так было в августе, а потом в октябре памятного года
двух конклавов,
и так будет снова, после моей смерти,
когда явится необходимость[937]

.

В этой удивительной поэтической исповеди Папа несколько раз возвращается к образу Микеланджело:

В Сикстинской капелле художник написал Суд.
Суд в ее пространстве доминирует надо всем. <…>
Non omnis moriar[938]
Неуничтожимое во мне
Повстречалось лицом к лицу с Тем, кто Сущий!
Так заполняется людьми главная стена сикстинской фрески…

Так римский понтифик, через Горация, вступает в перекличку с великим русским поэтом!

Пушкин, не случайно вложивший в уста Сальери слова о «создателе Ватикана», как-то раз сам удостоился сравнения с великим флорентийцем. Причем из уст князя Петра Ивановича Шаликова, поэта и переводчика. Князь издавал «Дамский журнал» и опубликовал в нем (№ 6 за 1832 год) свою рецензию на «Бориса Годунова», где написал, что на творении Пушкина «лежит особенная, или, лучше сказать, собственная печать, подобная Микель-Анжеловой печати на бессмертном куполе знаменитого римского собора – печать таланта неустрашимого, всемогущего»[939].

Один из самых проникновенных исследователей религиозных аспектов творчества Пушкина протоиерей Сергий Булгаков в полемической статье «Моцарт и Сальери» (Париж, 1934) сравнил итальянского композитора с Иудой: «Моцарт не изменил дружбе и умирает победителем. Он встречает безвременный конец, и однако гибнет не он, но убийца. Пушкин опускает занавес в тот момент, когда у Сальери зародилось уже роковое и последнее сомнение в своей гениальности. Он цепляется за легенду о Буонарроти, но зыбучая почва уходит из-под ног: «иль это сказка пустой, бессмысленной толпы, и не был убийцею создатель Ватикана?» Дальнейший жизненный путь Сальери уже обозначен в этих скупых словах – его ждет известная судьба: «шед удавися». Он уже совершил духовное самоубийство, когда всыпал припасенный про черный день «последний дар Изоры», ибо не Моцарта, но себя отравил тогда Сальери. Изнемогши в подвиге дружбы, он сделался орудием злой силы, природа которой и есть темная Зависть».

«И не уйдешь ты от суда мирского»

Дело по делу, а суд по форме.

В.И. Даль «Толковый словарь великорусского языка», т. IV