«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

Трагедия «Моцарт и Сальери» (1830) – жемчужина «итальянского триптиха» Пушкина (где две другие части – это поэма «Анджело» и повесть «Египетские ночи»). Композитор Антонио Сальери – бесспорно, самый рельефный итальянский персонаж в драматургии Пушкина. Именно этот образ был выбран поэтом для разговора о принципиально важном для него творческом споре: о законах искусства и бытия, соотношении морали и высших принципов гармонии.

Вспомним, что первое авторское название пьесы – «Зависть» (ХVII, 50), и в нем ключ к ее прочтению. Нет сомнения, Пушкин был искренне убежден в том, что Сальери действительно отравил Моцарта, иначе эта драма никогда бы не вышла из-под его пера. К клевете Пушкин относился с отвращением и не позволил бы себе ее множить. В «Опровержении на критики» он пишет: «Обременять вымышленными ужасами исторические характеры и не мудрено и не великодушно. Клевета и в поэмах всегда казалась мне непохвальною» (сказано в связи с образом гетмана Мазепы). (ХI, 160)

Впрочем, Пушкин сам однажды объяснил причину своей убежденности: в заметке о Сальери (1932) он написал: «В первое представление “Дон Жуана”, в то время, когда весь театр, полный изумленных знатоков, безмолвно упивался гармонией Моцарта, раздался свист – все обратились с негодованием, и знаменитый Сальери вышел из залы, в бешенстве, снедаемый завистью. Сальери умер восемь лет тому назад. Некоторые немецкие журналы говорили, что на одре смерти признался он будто бы в ужасном преступлении – в отравлении великого Моцарта. Завистник, который мог освистать “Дон Жуана”, мог отравить его творца». (ХI, 218)

О том же, с любопытной оговоркой, Пушкин рассказывал на придворном масленичном балу 6 марта 1834 года петербургскому приятелю и «римлянину», художнику Григорию Гагарину, который записал разговор:

«Я спросил у Пушкина, почему он позволил себе заставить Сальери отравить Моцарта; он мне ответил, что Сальери освистал Моцарта, и что касается его, то он не видит никакой разницы между “освистать” и “отравить”, но что, впрочем, он опирался на авторитет одной немецкой газеты того времени, в которой Моцарта заставляют умереть от яда Сальери». Гагарин сообщил об этой беседе в письме к матери[926].

Специалистам удалось точно установить этот пушкинский источник. Речь шла о лейпцигской «Всеобщей музыкальной газете», напечатавшей в 1825 году статью Рохлица с указанием, что Сальери, умирая, признался в своем преступлении[927].

Не будем утомлять читателя, о «Моцарте и Сальери» написаны тома специальных исследований. Их авторы едины в одном: сделав Сальери преступным отравителем, которого обуревает чувство зависти к Моцарту, Пушкин вложил в уста своего «антигероя» многие важные для себя самого истины и мысли. (Что естественно для художника, ибо сказано Флобером: «Эмма – это я»!) Некоторые из этих максим прозвучали тогда просто кощунственно, как, например, эти первые строки трагедии:

Все говорят: нет правды на земле.
Но правды нет – и выше… (VII, 123

)

Через признания Сальери Пушкин поведал миру и о своих собственных реальных переживаниях:

…Вкусив восторг и слезы вдохновенья,
Я жег мой труд и холодно смотрел,
Как мысль моя и звуки, мной рожденны,
Пылая, с легким дымом исчезали… (VII, 124

)

Известно, что Пушкин сжег свои бумаги в Михайловском после декабря 1825 года, когда опасался ареста, среди них, предполагают исследователи, находились черновики стихов, автобиографические заметки и наброски биографии прадеда, «царского арапа». Такая же судьба постигла Х главу «Евгения Онегина» в Болдино, в 1830 году[928].

Ремесленные представления об искусстве Пушкин тоже изложил словами итальянца, ставшими крылатыми:

…Звуки умертвив,
Музыку я разъял как труп. Поверил
Я алгебру гармонией… (VII, 123

)

При этом Пушкин ни на минуту не забывает, что Антонио Сальери – сын «Италии счастливой», служитель ее муз, вот почему именно им названы важные для самого поэта высокие имена из мира итальянской живописи и словесности:

Мне не смешно, когда маляр негодный
Мне пачкает Мадонну Рафаэля…
Мне не смешно, когда фигляр презренный
Пародией бесчестит Алигьери[929]

. (VII, 126)

В трагедии упомянут и земляк Сальери итальянский композитор Николо Пиччини (1728–1800), автор оперы «Последний день Помпеи», соперник прославленного немецкого музыканта Христофора-Вилибальда Глюка. В 70-х годах ХVIII века в Париже разгорелась борьба между приверженцами французской оперы («глюкистами») и сторонниками итальянской оперы («пиччинистами»). В пушкинском тексте находим отголосок этой полемики: ученик Глюка – Сальери возмущается успехами Пиччини у «диких парижан»[930].