- Боже мой, восемь человек за решеткой! Почему же ты вчера сразу об этом не сказал? - послышался испуганно-тревожный голос матери.
- А что об этом толковать… не очень это радостная весть. Не хотел тревожить ваш сон. Не сразу им придет в голову искать меня здесь, на далеком Сааремаа, - сказал Пеэтер, нащупывая на столе спички и папиросы. В тусклом свете луны он увидел отца и мать, сидевших на краю кровати, их холщовые рубахи белели на фоне стены, а босые ноги свешивались на пол.
- Надо было сказать, мы бы подумали, как получше сберечь тебя и защитить. Сандер уж пропал. Возьмут еще и тебя следом. Кому от этого польза? - сказала мать, и в голосе ее зазвучала приглушенная тревога. - Как же все это случилось?
- Да очень просто, аресты людей - жандармское ремесло. И меня бы взяли, если бы не удалось улизнуть из-под самого их носа…
- Помилуй боже! - испугалась мать, поднялась и поплотнее затянула оконную занавеску.
- Ничего, все это не так уж страшно - улыбнулся Пеэтер. - Кто догадается шпионить за мной через окно среди ночи здесь, в далеком уголке Каугатома. У них шпионы больше на железной дороге, на пассажирских кораблях. Мне повезло с отплытием «Каугатомы» сюда, - добавил он.
- Почему же ты вчера так открыто показался всем? Половина волости знает, что ты вернулся! - упрекнул его отец.
- Узнали бы, хоть ты что, а узнали бы. Не мог же я ехать на корабле зайцем. А трястись станешь, совсем испортишь дело, - объяснил Пеэтер.
- Оно конечно, - Матис вынужден был согласиться с последним доводом сына. - Какой же план у тебя теперь?
- Беречься от ищеек, а главное - как мы условились с товарищами перед моим отъездом, - попробовать и здесь кое-что сделать. Долго жировать в Каугатома мне, конечно, не придется, уж они, наверно, скоро все пронюхают, поэтому я и подумал, что мне бы хорошо сегодня повидать волостного писаря, из твоих слов видать, что он настоящий человек. Может быть, удастся организовать партийный кружок или даже создать волостной комитет.
- Сегодня встретиться с Сааром? Сегодня же в волостном правлении сход по делам обмера земли, туда тебе идти нельзя, там урядник берет на прицел каждого нового человека.
- Значит, надо до собрания. Оделись бы сейчас, а часа в три - полчетвертого успели бы в волостное правление. Если Саар держит сторону народа и готов работать, то он не рассердится на такое раннее беспокойство. До рассвета договорились бы обо всем, я успел бы хоть денек барщины за мать отработать. Хочешь не хочешь, а завтра или послезавтра придется уходить, - изложил свой план Пеэтер.
Отец кашлянул, мать чиркнула спичкой. За время этого разговора стрелки часов успели изрядно двинуться вперед.
- Что же ты гасишь спичку, зажги лампу, раз уж Пеэтер так надумал, - велел отец.
- А что мне думать… я-то не знаю Саара, вы знаете его гораздо лучше. Можно ли ему настолько довериться?
- Если по мне, то я в Сааре ничуть не сомневаюсь. Всяким другим хлюстам, адвокатам и газетным писакам, что тоже иной раз горло дерут о нуждах трудового народа, я особенно не доверяю: барин остается барином, выкидывает свои штучки и рассчитывает еще за наш счет прибрать власть к рукам. Саар свой человек, весь, насквозь. Ты о ночном беспокойстве и не думай, Саар и без тебя на ногах с первыми петухами, все долбит свои книги, надеется весной сдать экзамены на аттестат зрелости, - сказал отец и начал одеваться.
- А на мызу ты все-таки не ходи, - посоветовала мать, надевая стекло на головку лампы. - Юугуский Сийм не лучше урядника. Я, слава богу, пока сама с барщиной справлялась. Как же это ты вдруг - ни одежды подходящей, ничего…
- Ладно, посмотрим, как оно выйдет, я утром после волостного правления домой вернусь. А скоро мы так наладим дела, что никому не придется отрабатывать барщину на мызе! - сказал Пеэтер решительно и, сбросив с себя одеяло, порывисто соскочил, на пол.
- Ты и впрямь думаешь, что когда-нибудь дело так обернется, что таким, как мы, можно будет не гнуть спину на мызу? - спросила мать с надеждой.
- Будет, - подтвердил Пеэтер, завязывая шнурки ботинок.
- Я ночью все думал о листовке, что ты привез, - сказал отец, - прикидывал, какова здешняя жизнь не только хуторянина-арендатора или бобыля, вроде меня, а самого последнего, помещичьего батрака. В старину, говорят, бароны в имениях менялись друг с дружкой, людей меняли на лошадей, на собак, а и сейчас еще человек у нас значит не больше рабочей скотины. Недели полторы назад управляющая скотной фермой мызы хвасталась перед батрачками тем, как барин печется о животных. И как подумаешь, сколько мызная корова пожирает за один день в хлеве… Двенадцать фунтов муки, полтора пуда кормовой свеклы, полпуда клеверного сена, полпуда картошки, пуд лугового сена, вдобавок еще костяную муку, соль и кормовой мел - все это добро тащат в теплый хлев, на один только день, в утробу какой-нибудь хвостатой и рогатой пеструшке. Двенадцать фунтов муки стоят уже копеек двадцать, а ты прикинь еще сюда денежки за картофель, свеклу, клевер и весь остальной товар - выйдет добрых пятьдесят копеек на день.