Берег ветров. Том 1

- Правильно, Михаил Иванович! - пробормотал Карл по-русски, словно Калинин и впрямь шагал сейчас рядом с ним.

- Что ты сказал? Начинаешь говорить со мною по-русски!

- Так, ничего, - тихо ответил Карл, - мне вспомнился один разговор с Калининым.

- С Калининым? С токарем? С тем, о котором ты говорил, что он хороший рабочий?

«Пеэтер тоже довольно хороший рабочий», - подумал Карл о друге и сказал тоном, в котором не было и тени прежней насмешки:

- Про корабельную историю сааремааских мужиков нужно будет при случае рассказать адвокату Леви. Присоветует ли он что-нибудь, не знаю, но он наш человек, а у меня завтра вечером есть к нему дело…

Глава четырнадцатая

Ночью, когда Пеэтер добрался, наконец, до своей маленькой, как коробка, комнатки, навстречу ему раздался громкий, с присвистом храп. Чиркнув спичку и засветив стоявшую на столе лампу с колпаком, он увидел протирающего глаза Длинного Виллема. Лаэс и Йоосеп продолжали спать.

- Беспокоим мы тебя. Хотели на чердак пойти, но Мари насильно потащила сюда, - тихо пробасил Виллем.

- Какое там беспокойство! Старина Лаэс мог бы лечь на кровать, а я и на полу поспал бы, - сказал Пеэтер, снял с себя пальто и укрыл им Йоосепа: парень спал на полу в одном белье и мог продрогнуть.

- Сам платишь за комнату большие деньги, а мы и без того все твое житье-бытье перевернули…

Пеэтер настаивал, чтобы Виллем лег на кровать, но Длинный Виллем и слышать об этом не хотел.

Пеэтер завел будильник, погасил лампу и лег на кровать, но уснуть не мог. Картины далекого детства вставали перед его глазами…

…Море шумело, летнее солнце светило с ясного неба, овцы сбились на берегу, положив головы друг другу на спину и тяжело дыша от жары. Пестрые ягнята-близнецы старой белой матки блеяли тоненькими детскими голосами и назойливо тянулись к тощему вымени матери, но овца старалась уберечь от ягнят свои пустые соски. Вдруг резко зазвонил колокольчик на шее старого барана, и овцы испуганно разбежались. Сверху, с синего неба, стрелой упал черный ястреб, стал долбить по голове пестрого ягненка и вцепился в него когтями, чтобы подняться с добычей в небо. А он, пастушонок, схватил с земли камень и бросил. Он не попал, но хищник, видно, испугался больше его крика, чем пролетевшего мимо камня, и оглушенная ярочка упала из его когтей на землю. Долго разъяренный ястреб кружил над стадом, но больше не решался спуститься вниз и, наконец, широко размахивая крыльями, улетел в сторону вийдумяэских лесов.

…Отец вошел в комнату. Медленно снял с головы мокрую шапку и повесил ее на вешалку, медленно, молча снял насквозь промокшее пальто, бросил его на пустой крюк для сетей и начал стягивать с ног тяжелые сапоги.

- Ну-ка, парень, помоги отцу, - сказала мать.

Он подошел. Сапоги от воды и дегтя были скользкими; правый после долгих усилий поддался, но левый заело и ни с места - отцовские ноги распухли от долгого пути из города.

- Как прошло дело в суде? - спросила озабоченно мать.

Отец не ответил.

- Проиграл? - спросила мать.

Отец и теперь молчал, только голова его опустилась на грудь, и он провел по глазам тыльной стороной ладони.

- Я тебе наперед говорила, что не выйдет ничего из этой затеи, не нам тягаться с бароном. Баре и перед судейским столом, и за судейским столом - волк волка не сожрет, - проговорила мать и тихо заплакала.

Но отец вдруг выпрямился, уставился на мать горящими глазами и сказал:

- Если нет другого суда, то когда-нибудь я сам учиню барону суд!

С этим воспоминанием сознание Пеэтера и перешло из полудремотного состояния в мир сновидений.

…Громадного роста мужчина, ощупывая палкой дорогу, шел по береговой тропе. Словно бы слепой Каарли, но вроде и не он, Каарли ведь не так высок, чтобы доставать головой до вершин сосен. Ветер прижимал к костлявым ногам старые широченные штаны из мешковины, и, переступая с ноги на ногу, человек колыхался, как корабельная грот-мачта в шторм. Далеко, на рифах Суурейкуйва, громыхал - ох, как громыхал! – Хуллумятас[20]. Море пенилось, большие сердитые волны выходили на берег Юуринина. Выше, на Соолакуйва, сидит угодивший в тумане на мель трехмачтовый норвежский парусник. Сколько там добра - кофе, сахару, белой муки, все господские, праздничные продукты! Старый хромой Михкель из Кийратси перевез на берег двух матросов и шесть мешков белой муки. Да что говорить о Михкеле! Отец на своей лодке перевез на берег шесть человек и три мешка муки. Хватит и этого, - не всяк день добыча, а жевать всяк день у нас обычай! Отец сам стоит на корме шлюпа и кричит:

- Пеэтер, сынок, натяни шкот, мы теперь покажем барону и таможенникам, как Луукас пиво варил.

А он, Пеэтер, кричит в ответ:

- Не бойся, Спартак, твои товарищи гладиаторы стеной стоят против римских легионов!

Но почему Хуллумятас так сильно гудит?

Пеэтер проснулся. Хуллумятас все еще шумел, но теперь этот звук доносился не издалека, а с пола, из носу спящего лоонаского Лаэса. Пеэтер чиркнул спичкой. Да, мужики спали тут же, в его комнате, а часовые стрелки в точной тьме успели продвинуться только на несколько коротких шагов.