Берегиня Чёрной Поляны

– Ладно, горемыки, вставайте. Отправляться пора, дорога неблизкая, да и погода опять портится. А чтоб вы не грустили так, обещаю на весенних каникулах привезти вас сюда на недельку. Только, чур, деда слушаться и в лес не соваться.

– Ура! – Лёшка и Никита подскочили, и давай по комнате скакать. Я даже с дороги убрался. Оттопчут лапы и не заметят. Хотя я, конечно, тоже рад был, о чём незамедлительно сообщил Василине Егоровне.

– Ладно, всё. Хватит, хватит скакать, идите в машину оба, – она закрыла сумку и пошла к двери. Я высунул нос следом. Егор Гаврилович уже запряг Карлушу, бабушка сложила в сани свои сумки и корзинки. И теперь они стояли возле машины, прощались с Гелей и Ритой, приглашали их ещё приезжать. Те благодарили и обещали непременно воспользоваться приглашением, когда время будет. Кит, конечно, сразу выложил, что их с братом мама в конце марта привезёт. Лёшка поморщился.

– Болтун – находка для шпиона, – проворчал он. Но Никита чихать хотел на любую критику. Он уже вовсю строил планы будущих каникул.

– Всё, мы готовы, – Василина закрыла багажник. Все опять кинулись друг с другом обниматься. Баба Маня вытирала платочком глаза, и я расчувствовался вместе с ней. Не могу смотреть, когда кто-то плачет, так и тянет подойти, успокоить. Но высовываться было нельзя. Мы договорились с дедом, что я тут до завтра останусь. В целях конспирации так сказать. Чтобы бабушка не задавалась вопросами, как я здесь очутился и почему она меня весь день не видела.

Вскоре Ижевские уехали. Сначала Младшие, а потом и старшие. Дед усадил Бабу Маню на один тулуп, сверху другим прикрыл, сам сел на облучок и тряхнул вожжами. Я проводил их взглядом и забрался на кровать сторожа. Если уж здесь куковать всю ночь, так хоть с комфортом, решил я и уснул. В Изнанке, как всегда, делал в таких случаях, я повернулся на другой бок и опять закрыл глаза. В жаркой сторожке Дрёма была очень сильна, и я тут же уснул. То есть уснул совсем.

Изнанка.

«Почему в жизни всё так несправедливо? Почему нельзя верить никому?» – Майя сидела над этими двумя строчками в своём дневнике уже второй час.

Сёстры давно спать пошли, а она всё сидела, подперев голову руками. Непролитые слёзы стояли в горле комком, душили её, рвались наружу, но она запретила себе плакать. Воспитание Мадам Мелюзины не прошло зря. Наревевшись вдоволь в подвале дома у мельницы, берегиня привела себя в порядок: причесалась, умылась, отряхнула роскошное белое платье и вернулась во дворец дедушки в омуте. Весь день до позднего вечера она общалась с родными, забавлялась их рассказами о проделках мелких бесенят, излучая радость и внимание. После ужина сказала, что хочет немного почитать. Взяла школьные тетради, пару книг в библиотеке деда и села в углу кладовой. У тёти Мелюзины это называлось бы гардеробной, а у нас, видишь, как – кладовая, клад, сокровище, схрон.

«Вот и пусть будет схрон. Сохраню всё в памяти, навсегда сохраню, никогда ему не прощу, как он с огненными девками ласкался», – Майя снова взяла перо, заточила кончик острым ножичком и принялась записывать в тетрадку всё, что там на лугу сегодня видела. Как не странно, но ей полегчало. Слова словно слёзы омывали ей душу, унося обиду и тоску. Оставалась только твердая решимость наказать изменщика. Майя представила себе Базиля, высокого ладного, такого весёлого возле костра и такого растерянного, испуганного даже там, в подвале.

– Вот и хорошо, не всё же мне плакать, – прошептала водяница, – Пускай тоже помучается.

Она присыпала чернила песком. Поднялась и встала перед зеркалом. В нём отразилась хорошенькая, белокурая девушка, пожалуй, слишком бледная и грустная, чтобы быть красивой, но зато очень таинственная и романтичная. Майя вздохнула и взяла гребень. Плавными, неспешными движениями она принялась расчёсывать свои волосы. Словно смиряясь перед её волей буйные кудряшки распрямлялись, открывая миру истинную Майю, бесхитростную и беззащитную. Погасив свечу у зеркала, она вернулась к столику для письма. Сдула песок с тетрадки, закрыла её и сложила в стопку. Потом подумала и убрала от чужих глаз подальше к себе в сундук. Спать не хотелось. Поговорить не с кем было.

– Жаль нет братца нашего Анчутки больше. Вот бы кто меня сейчас развеселил. Он бы точно придумал как печаль прогнать, да и как Базиля вернуть, – Майя опять вздохнула. Потом решительно сняла с крючка шубейку. Не ту беленькую, что днём носила, а потёртую, старую. Серый волчий мех свалялся и торчал клочьями, но она не торопилась расставаться с этой шкуркой. Если нужно было ночью куда-то тайно сходить, лучше неё не было. – Не зря говорят ночью все волки серы… Или так про кошек говорят…