Берлинские заметки для ветреной Штази

ГРЕТА: Господин граф стал рассуждать о политике, все стали рассуждать о политике, но он молчал. Потом Гитлера ругали, он тоже молчал, а потом господин граф как скажет: «ну что еще ждать от людей, щеголявших в рубашках цвета экскрементов». А он как ответит, пусть, мол, эта мысль греет вас, уважаемый, когда люди в черных униформах пройдутся по вам сапогами. А тот повернулся к госпоже Вертфоллен: «Вот, Амалия, вот такой у нас благородный сын. Вы что ж тоже по мне хотите прогуляться?». А этот: «Я что должен ответить? Ах, боже мой, постесняюсь?». А тот – какую же подлую душонку… а этот – о, избавьте меня от вашей грошовой патетичности. И тут госпожа Вертфоллен – Франц, говорит, как вы можете такое отцу… А он – «да он хотя бы уверен, что он мне отец?». И вышел из-за стола. Да, я-то, в общем, за валерианкой.

Прохладная голубая гостиная, а печет.

ФРАНЦ: Извиниться?! А он, он передо мной извинялся, когда при тебе, при слугах называл меня бастардом, когда он, как будто мыльным операм подражая, своим наигранным баритоном фальшивил – «этот не может быть моим сыном, нет у меня такого сына», он извинялся?

АМАЛИЯ: Франц, он очень переживал…

ФРАНЦ: Уж представляю. Какая досада, я и в этот раз выжил. Сколько у меня было возможностей сдохнуть, а тут опять! Видишь, всё на полпути останавливаюсь.

АМАЛИЯ: Как вы можете так говорить?

ФРАНЦ: А вы как можете так врать мне, себе, всем? Да если б я сдох от бронхита в лазарете, вот счастье бы привалило. Можно было бы тихо и праведно запечатать меня в фамильном склепе.

АМАЛИЯ: Вы очень ошибаетесь…

ФРАНЦ: Да вы что? Вот новость!

АМАЛИЯ: Ну, знаете ли, когда пришло то скандальное письмо из Англии…

ФРАНЦ: Мама, пожалуйста…

АМАЛИЯ: Сложно было удивляться…

ФРАНЦ: Да! Странно было удивляться такому повороту событий. Беременность – это естественно, такое случается с женщинами, мама, и очень часто на них не женятся после этого, и будь она хоть дочерью английской королевы, я бы на ней не женился. И она это знала всегда. И ведь не она писала то письмо…

АМАЛИЯ: Я не могу такое слушать.

ФРАНЦ: Что, опять богохульство?

АМАЛИЯ: Франц, уймитесь и извинитесь перед отцом.

Так в пьесах ставят точки.

Следующая сцена должна была называться «покаяние».

Зря.

ФРАНЦ: Я не буду этого делать.

Ей не нравился неподходящий мизансцене спокойный тон.

ФРАНЦ: И мне плевать, что в столовой все слышно. У меня больше нет ни одного неоплаченного счета. Я достаточно насиловал себя.

АМАЛИЯ: Да как вы… Все это время вы бездарно прожигали его сост…

ФРАНЦ: Ошибаетесь, матушка, я со вкусом использовал его бездарные деньги. Он с ними в могилу хочет лечь? Я работал с нашими инвестиционными портфелями, я знаю все вклады, заводы, карьеры, недвижимость, не говоря уже о поместьях и винодельнях, и я знаю, что живи я десять раз так, как я жил, я не перевел бы и 30% наших стандартных доходов.

АМАЛИЯ: Вы, между прочим, не единственный сын. Ваши старшие братья, кстати…

ФРАНЦ: Скромнее? Да безусловно! В них жизни меньше, чем в дохлых устрицах! Вы вышли замуж за моллюска и рожали ему устриц. Зачем?

АМАЛИЯ: Я что?

ФРАНЦ: Ах, вы ослышались. Вы вышли замуж за моллюска и пятнадцать лет рожали ему устриц, с одним, дай Бог, исключением.

Из знакомых ей инструментов оставался лишь обморок.

Она грузно уронила свое тело в кресло.

Закатила глаза.

Обволокла их слезами.

Нет реакции.

АМАЛИЯ: Вы не представляете, как ранят ваши слова.

Встал, приоткрыл дверь.

ФРАНЦ: Магда! Принеси хозяйке успокоительного.

Ах, вот как.

Женщина смахнула слезы, подошла к секретеру, достала оттуда бумаги и практически бросила ими в сына.

Выписанные чеки, договора об аренде, покупке, найме.

АМАЛИЯ: Вами заинтересовался рейхсфюрер.

ФРАНЦ: Вы рекомендовали меня рейхсфюреру?! Зачем вы сделали это?

АМАЛИЯ: Мы не водим знакомство с рейхсфюрером СС. Но вероятно положение вашего отца не могло его не заинтересовать.

ФРАНЦ: Пожалуйста!

Тишина.

ФРАНЦ: Так это зачем? Подкупать Гиммлера?

АМАЛИЯ: Жить в Берлине. Уж не на зарплату ли адъютанта вы собрались там существовать?

Пожалуй, официальная годовая зарплата рейхсфюрера была слегка меньше указанной в чеке суммы.

ФРАНЦ: Я когда держу этот клочок, чувствую себя шлюхой, которой платят, чтобы с особенно изощренным садизмом ее насиловать.

АМАЛИЯ: Франц Вольфганг!

ФРАНЦ: Нет, простите, он возмущен невероятно, что я прожигаю деньги, и он же выписывает мне такие чеки, чтобы что – заставить меня мучиться жалостью, а потом опять оплевать мою душу?

АМАЛИЯ: Франц, он просто беспокоится за вас.

ФРАНЦ: Сыт я таким беспокойством, оно и в могилу сведет.

В комнате стало прохладней.

ФРАНЦ: Послушайте, извиняться я не буду. И денег этих не возьму. Дом, прислуга, автомобиль – это тоже все зря.

АМАЛИЯ: Вы видели ваше жалованье?

ФРАНЦ: Нет, о, всезнающие боги Олимпа. Я еще даже присягу не дал, мне до распределения жить и жить.

АМАЛИЯ: Милый мальчик, вы станете адъютантом рейхсфюрера СС, вам дадут звание унтерштурмфюрера или оберштурмфюрера и получать вы будете смехотворные…

ФРАНЦ: Не надо. Сколько дадут – всё моё. И вообще, где ваше католичество – божьей милостью.