Берлинские заметки для ветреной Штази

ФРАНЦ: Нет, конечно, католик. Замечательный крест, его укрепить бы только, а то если ночью упадет… распятия жалко. Вы позволите?

ФРАУ БРЮКЕР: Я сама укреплю.

ФРАНЦ: Вот если бы еще до вечера.

ФРАУ БРЮКЕР: Посмотрим. Так, с вас будет…

ФРАНЦ: Вот. Мне уже назвали сумму, она в конверте. Комната с завтраком, со стиркой, но без уборки.

ФРАУ БРЮКЕР: За эти деньги?

ФРАНЦ: Вы полагаете, они ошиблись? Если позволите, я перезвоню коллегам. Как же там, у Гестапо…

ФРАУ БРЮКЕР: Стирки у меня больше нет.

ФРАНЦ: Досадно. Но ничего, я все равно предпочел бы профессиональные прачечные.

ФРАУ БРЮКЕР: Так. Значит, вы остаетесь. Женщин сюда не водить. Сидушку опускать, волосы после бритья убирать, после девяти вечера не шуметь, в десять дверь на щеколде.

ФРАНЦ: Фрау Брюкер, у меня ненормированный рабочий график.

ФРАУ БРЮКЕР: Так. И во сколько вы планируете приходить?

ФРАНЦ: Это зависит лишь от рейхсфюрера.

ФРАУ БРЮКЕР: После десяти не купаться.

ФРАНЦ: Так точно, мой генерал. Что с вами? Фрау Брюкер, это шутка.

ФРАУ БРЮКЕР: Шутник.

И раздув свои лиловые паруса, преисполнившись важностью древнеримских матрон, пожилая каравелла выплыла из своей самой большой комнаты.

Молодой человек распахнул оба окна настежь.

Комната ожила городом,

лихорадочно-веселым,

возбужденно-работящим,

как прусская язычница,

нескладная и некрасивая,

но украшенная столь яростной подготовкой

к великолепным

и печальным

обрядам.

ФРАУ БРЮКЕР: Ну, знаете ли, вам звонят! Женщина.

ФРАНЦ: Алло. Мама? Да… я немного замотался. Простите. Я обязательно позвонил бы… Да, пожалуй, тут и останусь. А что это они мой номер так раздают… мало ли кто может позвонить и представиться… Сложный вопрос. Тут двоякий подход, либо очень печальный, либо прям кабаре, я выбрал – метафизический.

V

ДЖЕННИ: Тут я ему и говорю, смотри, какие меха. А он мне взял и купил, прямо сразу. Настоящий мужчина. Нравится?

ФРАНЦ: Ты маслом сейчас замажешь.

Костистое длинное тело

в странном куске материи,

напоминавшем

не то расписную тогу,

не то пьяное кимоно,

суетилось.

С мехом на шее

едва заметно белее

несвежей кокосовой мякоти.

ДЖЕННИ: Я забыла, тебе с зеленью или без?

ФРАНЦ: С.

ДЖЕННИ: А какой он красивый! Просто невероятно. И даже не пристает, вот ничуточки.

ФРАНЦ: Ангел.

ДЖЕННИ: Да. А ты, кстати, не передумал?

Чуть вывернутые губы,

британский рот

породистой,

чистокровной

лошади.

ФРАНЦ: Я? Вернулся вчера поздно… недосып… и потом… ты же знаешь, как я дорожу твоей дружбой, а секс…

ДЖЕННИ: Да ладно, не хочешь, так и скажи. Всё у тебя – обиняками.

ФРАНЦ: Милая Дженни, блин подгорает.

ДЖЕННИ: Ааа, вот же мразь!

Блин не спасли.

ДЖЕННИ: Сирена! Франц, Сирена! Сирена Адамс – что тут сложного?

ФРАНЦ: Просто вне стен борделя так девушку называть неприлично.

ДЖЕННИ: Подумаешь, какой мещанин. Вкус тебе надо развивать.

ФРАНЦ: Да, вот и я думаю, чего ж мне в жизни моей не хватает.

ДЖЕННИ: А он меня кинопродюсерам представит. А ты – жлоб, с Брекером, оказывается, знаком, а меня – ни-ни.

Одно из типичнейших женских тел:

костистое сверху,

неизящное снизу

и с уже намечающимся

тестообразным

животиком.

ФРАНЦ: Он бы тебя изваял, так изваял.

ДЖЕННИ: А что нет что ли? Я бы не улыбалась. Тебе зелень класть?

ФРАНЦ: Клади.

ДЖЕННИ: А я, между прочим, тоже в оперу хожу. С ним ходила. Что-то такое про вакханок и кресты. А потом еще лебеди, не настоящие, конечно. Ой, долгая такая опера.

ФРАНЦ: Когда?

ДЖЕННИ: Да вот, в пятницу.

ФРАНЦ: Тангейзер.

ДЖЕННИ: Ага, Моцарта.

ФРАНЦ: Вагнера.

ДЖЕННИ: Нет, точно тебе говорю Моцарта. Вагнер – это где тетки воют, а тут – лебеди. Образовывайтесь, молодой человек.

ФРАНЦ: Блин, Дженни.

ДЖЕННИ: Тадаааам! Сыр и грибы, как заказывали!

ФРАНЦ: Без зелени?

ДЖЕННИ: Ааа! Ну давай я сверху посыплю. Вкусные у меня блины? Вкуснее фрау Брюкер?

Молодой человек, согласившись кивком, вслух для дальних слушателей отчетливо выразил несогласие и, удовлетворенный, с тарелкой поднялся со стула.

ФРАНЦ: Спасибо.

ДЖЕННИ: Как, ты к себе?

ФРАНЦ: У меня дела еще.

ДЖЕННИ: В воскресенье?

ФРАНЦ: Всегда.

ДЖЕННИ: Видишь, вот что породу выдает. Мой любимый, настоящий барон, никогда бы девушку одну завтракать не оставил. Вот стану баронессой…

ФРАНЦ: Дженни, на территории всего германского рейха не осталось больше титулов. Их упразднили. Они теперь не то, что формальность – политес и история. И даже если бы они были, когда он настоящий ариец и немец, он не может быть бароном, он может быть лишь freiherr. Титул барона можно было получить лишь от царя, французов или англичан. Балтийские фамилии…

ДЖЕННИ: Да ладно, не завидуй. Ты тоже хорошенький. Ну, подумаешь, не барон. Не волнуйся, как выйду за него замуж, и тебе кого-нибудь подберем.

ФРАНЦ: О, великодушная королевна, мне остается лишь припасть устами к вашим белоснежным ногам и возблагодарить господа за милость его в вас проявленную.

ДЖЕННИ: Ну, хватит! Мне же обидно!

Так, необходим более тщательный подбор слов.

ФРАНЦ: Дженни… ты охрененно здоровская.

Попал.

Радость скрасила черты…

ДЖЕННИ: Правда?

…истинно женским свечением.

ФРАНЦ: Прям как твои блины. Сирена.

Крохотное мгновение счастья

у поверхностного

и беспечального

существа

тоже может

улучшать аппетит.

VI