Берлинский синдром

— Мои фотографии. Выставка. Книга. — Трогательно, конечно, и легкое искушение уже маячило на горизонте, но она не собиралась оставаться: это не входило в ее планы. Извиняясь, она пожала плечами и попробовала сменить тему разговора: — А у тебя нет ощущения, что вокзалы просто жаждут драмы? — К своему неудовольствию, она почувствовала, что ее голос дрогнул, и попыталась взять ситуацию под контроль. — Вечные сцены расставания. И отчаяния. Как у Анны Карениной, которая в последний момент хочет подняться на ноги и уйти с путей. Высокие потолки, особая архитектура — благодаря им, такие места признаются вратами в миры с большими возможностями. Полеты присвоили себе романтику путешествий, а бюджетные авиалинии убили ее.

— Бывают и исключения, — заметил он.

Он выглядел подавленным и стоял так близко и в то же время сам по себе, из-за чего у нее возникло чувство вины. Она ничего не знала об этом мужчине, ей не нужна была эта связь. И все же она ждала, что он возьмет ее за руку и заставит остаться. Но он только глубже засунул руки в карманы, и она укрепилась в своей решимости.

— Просто останься на некоторое время. — Он говорил, как плаксивый ребенок, но в его взгляде читалась не мольба, а обвинение. — Вчера вечером… было забавно.

При этих словах ее сострадание исчезло. Сказанное им нельзя было назвать признанием. Она отвернулась с непреодолимым желанием, чтобы поскорее подошел поезд. Поцеловала бы его на прощание и вошла в вагон. Поболтали, и хватит, не оглядывайся на прошлое. Эта связь становилась все более запутанной. И распространялась на слишком много мест и случайных встреч.

— Энди, давай оставим все как есть.

Она отказывалась смотреть на него, играть в его игры. Какого хрена? Ей и похмелья вполне хватает. Она чувствовала, как на нее давит вокзал, словно властный родитель, ожидающий, когда она сознается в проступке, совершенном на детской площадке. Почему он даже не пытается коснуться ее? Это обстоятельство сбивало с толку, заставляло усомнится в его реальности.

Они стояли молча, отказываясь смотреть друг на друга, удерживать друг друга, уходить. Каждый хотел, чтобы другой принудил его принять решение.

— Клэр, пойдем со мной домой.

Он попробовал обнять ее, но она успела протянуть руку для неловкого прощального рукопожатия. Его рука прошла выше, чем она ожидала, и он буквально схватил ее за плечо и крепко сжал. Она чувствовала, как давит каждый его палец по отдельности. Позже ночью она будет рассматривать на коже синяки и задаваться вопросом, а надо ли было ему применять такую силу?

— Я хочу тебя, Клэр. Останься.

— А я хочу уехать.

За эту мысль она цеплялась с того самого момента, как покинула многолюдную кухню своего детства. Та кухня была так сильно пропитана солнечным светом и доброжелательностью, что, казалось, они стекали по стенам и скапливались на полу, заставляя всех скользить и врезаться друг в друга. Она видела, что родные все еще там, хватаются друг за друга для поддержки, смеются, когда падают, помогают друг другу подняться и снова падают, пока все не оказываются в одной куче. Они, как палочки для игры в бирюльки, жаждущие, чтобы эта игра продолжалась вечно.

— Любое место находится вдали от любого другого места. — Он снова сжал ее плечо, и это давление вернуло ее в настоящий момент.

Солнце пробивалось сквозь стекло крыши над платформой, и ей казалось, что оно гонится за ними по платформе на огромной скорости. Похмельная головная боль пульсировала в черепе, мучительно подгоняя сердце биться быстрее.

— Клэр, пожалуйста, останься. Ты очень нравишься мне. — Его ударение на слове «нравишься» заставило их обоих покраснеть, будто подростков. — Я хочу тебя.

Кто поспорит с таким аргументом, как «я хочу тебя»? С сияющей ясностью до нее дошло, что все очень просто: ему будет не все равно, если она уедет, а в Дрездене нет никого, кому было бы не все равно, приедет ли она туда.

— Ладно.

В ответ по его лицу пробежала улыбка, напомнившая прилив, входящий в устье реки. Они поцеловались, и его знакомый вкус поразил ее настолько, что она задумалась, был ли он благодаря какой-то случайности точно таким, как ее собственный.

— Идем. — Он взял ее за руку, вытаскивая ее, как бирюльку из кучи остальных бирюлек, и ни одна из них не шелохнулась.