Беседы о литературе: Запад

Я сейчас как раз об этом пытался задуматься и вспомнить. Но жизнь настолько долгая, что часто сразу не скажешь, когда что прочитал впервые. Я очень хорошо помню, что Гейне я читал по-немецки (хотя я плохо читаю по-немецки) летом 1972 года, прочитал все стихи, от корки до корки. Это мне очень много дало. Особенно много мне дал цикл «Nordsee», о котором я сегодня немножко говорил. Еще в то время я очень полюбил эти стихи. А что касается проблемы взаимоотношений между Гейне и Марксом и Герценом и Марксом, то, пожалуй, в университетские годы я обо всём этом читал, просто потому, что нас заставляли читать Маркса, заставляли писать какие-то рефераты на эту тему. И, узнав о том, что такой прекрасный поэт дружил с этим страшным, как мне тогда казалось, человеком, я попытался сразу понять: а почему? Но специально я, конечно, осмыслением этого феномена не занимался. Если бы я занимался специально этим, то надо было бы поднимать архивы: прежде всего публицистику, «Новую рейнскую газету», все ее номера. Потому что там, конечно, масса материала неосвоенного, во всяком случае, в нашей отечественной науке. Есть о чем написать на эту тему, но этим я не занимался.

Я бы хотела спросить о Герцене. Не сыграл ли он отрицательную роль в истории России, призывая к топору и своим изданием «Колокол» приближая трагическую ночь расстрела в 1918 году царской семьи?

Трудно сказать, кто какую службу сослужил, кто сыграл отрицательную, кто – положительную роль. История – это не пьеса. И можно сказать в «Отелло» у Шекспира, кто какую роль играет. Про историю этого не скажешь. Можно сказать, что Герцен обладал, конечно, очень большой личной притягательностью. Это был очень яркий человек, это во-первых. Во-вторых, это был человек, конечно, очень сложный и очень увлекающий тем, чтó он пишет, тем, чтó он говорит, тем, чтó он думает. Это был во многом разрушитель, это был человек с диктаторскими наклонностями, но вместе с тем Герцен сделал огромное дело: он приучил людей на Руси говорить правду, он приучил людей на Руси к тому, что запрещенных тем быть не должно, что обсуждать нужно всё; что нет зон, закрытых для критики, что нет зон, закрытых для прессы, что нет зон, по поводу которых надо просто зажмуривать глаза, затыкать уши и говорить: «Этого нет, потому что я об этом знать ничего не хочу, и вообще, запрещено об этом думать». Вот в этом смысле Герцен сделал очень много. Он показал, что так подходить к действительности ни в коем случае не следует.

Я напоминаю вам, что сегодня мы говорили о творчестве Генриха Гейне и о том, почему этот поэт был антиклерикалом. Мы говорили о том, что Гейне считал абсолютно недопустимым союз между Церковью и государством и использование религии государством и политиками в качестве идеологии. Против превращения веры в идеологию выступал этот удивительный поэт. Превращения веры в идеологию не можем допустить и мы с вами сегодня, потому что вера – это правда нашего сердца, вера – это то, что исходит из сердца и проходит через сердце. Идеология – это нечто, что нам навязывается извне и чему мы совсем не обязаны подчиняться. Стать идеологически послушным приходится человеку только в одном случае: если у него не хватает личной смелости.

Я бы хотел напомнить, с Вашего позволения, симптоматичную фразу Герцена из «Былого и дум». Он там написал примерно следующее: «Отказавшись от абсолютности добра, мы вынуждены были признать абсолютность зла».

Да, спасибо Вам за эту реплику. «Былое и думы» и другие книги Герцена… Он тоже современник Гейне, тоже человек, который жил в эпоху распространения тех же самых идей, когда мир пытался разобраться в том, чтó он есть такое, – в первой половине XIX века. Конечно, Герцен – очень сложный человек, но вместе с тем сказать, что Герцен виноват, я не берусь.

Мы сегодня говорили о Гейне. Мы сегодня говорили о том, до какой степени политика использует религию, превращая ее в идеологию. Мы попытались понять что-то из области творчества и деятельности Александра Ивановича Герцена. Но я говорить о Герцене сегодня не собирался. Думаю, что впредь нам стоит хотя бы две или три беседы посвятить Генриху Гейне, его личности, его поэзии, его взгляду на мир, тому действительно очень цельному взгляду на мир человека, вышедшего из недр немецкой мистики, из недр немецкого Средневековья, связанного какими-то многочисленными узами и нитями и с блаженной Хильдегардой Бингенской, и с Яковом Бёме, и с другими мыслителями и подвижниками немецкого Средневековья. Мы вернемся еще к этой теме. Она не закрыта.

Чарльз Диккенс: Путешествие в Рим 2 февраля 2000 года