Беседы о литературе: Запад

«Наконец, далеко, – говорит дальше Гоголь, – там, где оканчивается вовсе живущий город, громадно воздымается он среди тысячелетних плющей <…> необъятным Колизеем». Там, где блуждающий по Риму иностранец, глядя либо с вершины холма, либо с соседней улицы, вдруг обнаруживает Колизей, или римский Colosseum, действительно необъятный, – он, иностранный турист, студент или ученый, приехавший сюда в двухдневную командировку, бывает поражен именно необъятностью, огромностью этого колоссального здания, которое вырастает из земли, как сказал кто-то из туристов – по-моему, это был Сальватор Дали, – подобно черепу стоглазого Аргуса. Может быть, вы помните из мифологии о том, что Ио, в которую был влюблен Зевс, стерег по поручению Геры огромный стоглазый великан по имени Аргус. Так вот, его череп имеет в виду Дали, когда говорит о том, что подобно этому черепу воздымается Колизей из земли. Это уже не здание, это действительно череп здания, и, несмотря на это, он производит огромнейшее впечатление.

«Мы сказали кучеру: “Везите нас в Колизей!” – пишет Чарльз Диккенс. – Примерно через четверть часа он остановил лошадей у ворот, и мы вошли. То, что я сейчас скажу, – не вымысел, но бесхитростная, трезвая, голая правда: Колизей и поныне так внушителен и неповторимо своеобразен, что всякий, входя туда, может, если захочет, увидеть на мгновение это исполинское здание таким, каким оно было, когда тысячи разгоряченных лиц были обращены к арене, а там среди вихрей пыли лилась потоками кровь и шла такая яростная борьба, описать которую бессилен язык человеческий».

В Колизее устраивались бои, морские сражения, сражения с животными. Это с трибун Колизея кричали римляне свое знаменитое christianos ad leones! – «христиан ко львам!». Поэтому Колизей – это не только памятник древней культуры, это место мученичества первых христианских святых, тех, чьи имена мы носим и чью память совершаем ежедневно. «А там среди вихрей пыли лилась потоками кровь, – говорит Диккенс, – и шла такая яростная борьба, описать которую бессилен язык человеческий. Но уже в следующий миг пустынность и мрачное величие этих развалин рождают в посетителе тихую грусть; и, быть может, никогда больше не будет он так взволнован и потрясен никаким другим зрелищем, не связанным непосредственно с его личными чувствами и переживаниями. Видеть, – говорит дальше Диккенс, – как Колизей понемногу превращается в прах, – его высота ежегодно уменьшается на один дюйм, – видеть его стены и своды, обвитые зеленью, коридоры, открытые лучам солнца, высокую траву, растущую на его портиках, юные деревца, поднявшиеся на разрушенных парапетах – случайно выросшие из случайных семян, оброненных птицами, гнездящимися в трещинах и расщелинах, – и уже плодоносные; видеть его боевое ристалище, засыпанное землей, и мирный крест, водруженный в центре; взбираться на верхние ярусы и смотреть оттуда на бесчисленные развалины <…> это значит видеть призрак древнего Рима, великолепного и порочного города, встающий над землей, по которой когда-то ступал его народ».

Диккенс описывает те деревья, которые росли еще в XIX веке на стенах Колизея, те травы и цветы, которые можно было здесь, прямо в Колизее обнаружить практически каждому туристу. Описывая это всё, Диккенс, правда, не знает, наверное, о том, что ученые-ботаники в XIX веке тщательнейшим образом изучили всё, что касается флоры Колизея. Потому что оказалось, что в различных частях этой огромной руины был – там один, а здесь другой микроклимат, и поэтому здесь росли самые невероятные растения и расцветали те цветы, которые больше нигде в Риме, а зачастую и по всей Италии не встречались. Был составлен специальный каталог цветов и растений, которые росли тогда внутри Колизея. А что касается деревьев, которые росли по его стенам, то теперь их, конечно, нет. Колизей не реставрирован, но законсервирован: он частично восстановлен с тем, чтобы воспрепятствовать его дальнейшему разрушению. Однако же о том, как выглядел он в XVIII, да и, наверно, в XIX веке при Диккенсе, мы знаем благодаря знаменитой картине Антонио Каналетто, который изобразил Колизей, и деревья на его стенах, и блуждающий вокруг народ, и скот, который пасся в те времена прямо под его стенами. И по всему форуму – эти равнины, открытые и необъятные, которые видел Гоголь, – именно они оказались запечатленными на картине Каналетто.

Диккенс говорит о том, что Колизей – «это самое внушительное, самое торжественное, величественное и мрачное зрелище, какое можно себе представить. Никогда, даже в дни его молодости, вид исполинского Колизея, до краев полного кипучею жизнью, не мог тронуть чье-либо сердце так, как он трогает всякого, кто смотрит теперь на его развалины. Благодарение Богу – только развалины!»