«Тридцатого января около четырех часов пополудни в слякотный, пасмурный день мы въехали в Вечный Город через
Так начинает свой рассказ о Риме и о путешествии в Вечный Город Чарльз Диккенс. Его «Картины Италии» печатались в газете «Daily News» в то самое время, когда автор еще путешествовал по Апеннинскому полуострову. Это было в 1846 году. «Картины Италии» были очень быстро переведены на французский язык, но – как это ни поразительно – в том же 1846 году они впервые появились и по-русски в журнале «Отечественные записки». Первый фрагмент «Картин Италии» был переведен на русский язык с французского, все остальные – непосредственно с английского оригинала. И мне кажется, что это очень важно помнить: русский читатель в XIX веке узнавал о каких-то новых литературных произведениях, которые появлялись в Англии, или во Франции, или даже в других европейских странах, не через пять, не через шесть, не через двадцать лет (а иной раз и того больше), а в том же году.
Итак, Диккенс въезжает в Рим в дни карнавала, то есть перед наступлением Великого поста. Карнавал в Риме, как известно, описывает Гофман в своей «Принцессе Брамбилле». Карнавал в Риме также описывает Гоголь в своем прозаическом отрывке «Рим». Карнавал в Риме описывает и Диккенс. «Несколько раньше мы пересекли Тибр по
А вообще, иностранец, попадая в Рим, для начала бывает, скорее, разочарован. Николай Васильевич Гоголь описал Рим глазами русского за семь лет до Чарльза Диккенса. Этот фрагмент из неоконченной, вернее даже, ненаписанной повести Гоголя «Рим» появился в печати в начале сороковых годов, а работал над ним Гоголь в 1839-м. Иностранец, пишет Гоголь, «сначала бывает поражен мелочной, неблестящей его наружностью, испятнанными, темными домами и с недоумением вопрошает, попадая из переулка в переулок: где же огромный древний Рим? – и потом уже узнает его, когда мало-помалу из тесных переулков начинает выдвигаться древний Рим, где темной аркой, где мраморным карнизом, вделанным в стену, где порфировой потемневшей колонной, где фронтоном посреди вонючего рыбного рынка, где целым портиком перед нестаринной церковью, и наконец далеко, там, где оканчивается вовсе живущий город, громадно воздымается он среди тысячелетних плющей, алоэ и открытых равнин необъятным Колизеем, триумфальными арками, останками необозримых цезарских дворцов, императорскими банями, храмами, гробницами, разнесенными по полям; и уже не видит иноземец нынешних тесных его улиц и переулков, весь объятый древним миром…»
Так писал в 1839 году Николай Васильевич Гоголь. И надо сказать, хотя с тех времен прошло уже более ста шестидесяти лет, однако во многом картина осталась той же самой. Попадая на улицу Рима, сначала не узнаёшь в нем древнего города и, проходя из переулка в переулок, не можешь найти никаких следов древнего Рима. И вдруг он начинает, как говорит удивительно емко Николай Васильевич Гоголь, «выдвигаться из тесных переулков: где – темной аркой, где – мраморным карнизом». В самом деле, вы можете встретить капитель колонны, которая «выдвигается» из вполне современного дома. Разумеется, этот вполне современный дом построен не сегодня и не сорок лет назад – он построен двести, а может быть, триста, а может быть, четыреста лет тому назад, – но, тем не менее, это вполне современный дом. Однако из него «выдвигается» или фрагмент арки, или капитель колонны, или мраморный карниз, или, действительно, посреди вонючего рыбного рынка вы обнаруживаете античный фронтон. Дальше, продолжает Гоголь, древний город выдвигается «целым портиком перед нестаринной церковью» – такого в Риме тоже встретишь немало, когда сравнительно современное церковное здание соединяется с древним античным портиком или когда раннесредневековый храм содержит в себе античные колонны, причем колонны не из одного какого-то древнего сооружения, а собранные отовсюду, разные и по высоте, и по материалу, и по своему архитектурному оформлению, и т. д.