Беседы с Чарльзом Диккенсом

Тени Джейкоба Марли! Мистер Чарльз Диккенс… я считал, что вы уже семь недель как умерли… Но ведь в «Рождественской песни» вы сказали нам, что призраки могут делать все, что им вздумается, так что, провалиться мне на этом месте, если я не совершенно уверен, что это и правда вы, без обмана. Могу я предложить вам пинту портера? Или чашечку кофе? Не хотите ли присоединиться ко мне у камина?

Превосходная мысль! Позвольте мне заказать горячего пунша, и скоротаем вечерок…

* * *

[Поговорив несколько минут о всяких пустяках, незнакомец начинает задавать вопросы]Я всегда был большим поклонником ваших романов, мистер Диккенс. Можно ли мне спросить, как вы пришли в мир литературы?

Конечно. Мой отец оставил в одной из комнат наверху несколько книг, которые я мог брать — и которые в нашем доме никого больше не интересовали. Из этой «благословенной комнатушки», как замечает Дэвид Копперфилд (а его опыт — это мой собственный опыт), составить мне компанию приходили Том Джонс, Векфильдский священник, Дон Кихот, Жиль Блас и Робинзон Крузо. Те книги не давали умереть моему воображению и надежде на нечто за пределами этого места и времени: они и «Тысяча и одна ночь» и «Повести о джиннах»[8]… Когда я вспоминаю ту комнату, мне представляется летний вечер: мальчишки играют на церковном дворе, а я сижу на постели и читаю так, словно от этого зависит моя жизнь. А еще я очень рано начал глотать «Журнал ужасов»[9], рассказы о привидениях и готические романы и познакомился с популярными очерками, стихами и песнями. Мое детское чтение в основном составляли популярные жанры, но мой школьный учитель мистер Джайлс научил меня греческому и латыни в достаточной степени, чтобы я мог пародировать древние мифы, легенды и исторические заметки. Позже пищей для моего ума стали биографии, путешествия, исторические очерки и критика (а еще газеты, журналы и унылые синие книги с правительственными отчетами).

* * *

Значит, вы любите классиков-романистов?

Дефо, Филдинга, Смоллетта? Отлично, отлично! И английских эссеистов: Аддисона, Стила, Лэма и Хэзлитта. Стихотворение Вордсворта «Нас семеро» — мое любимое: я наслаждаюсь сентиментальной традицией XVIII века, а поэтические произведения Байрона и Мура перечитывал снова и снова. Имена, которые я дал своему потомству, расскажут вам о моих склонностях. Вообще я собирался назвать одного из сыновей в честь Оливера Голдсмита, но передумал и дал ему имя Генри Филдинг Диккенс. Из современников двое — Эдвард Булвер и Альфред Теннисон — дали имена еще двоим моим сыновьям. Ну а мой псевдоним «Боз» — это шутливое произношение имени Мозес, Моисей — в честь Векфильдского священника Голдсмита. Однако писатель, которым я восхищался сильнее всего и кого избрал примером, будучи начинающим писателем, это Скотт. Да, я горд тем, что мой тесть Джордж Хогарт был ближайшим другом и собеседником сэра Вальтера Скотта[10]. Хотя всего два моих романа — «Барнеби Радж» и «Повесть о двух городах» — подражают исторической прозе Скотта, его живо описанные персонажи, захватывающие сюжеты и чудесное отображение времени и места в большей мере, чем работы любых других писателей, показали мне, на что может быть способен автор романов.

* * *

Тогда банкротство Скотта должно было вас задеть.

И весьма сильно. Я принял это близко к сердцу как суровое напоминание о необходимости добиваться полных профессиональных и финансовых прав писателя — как при заключении соответствующих контрактов, так и при поддержании должных юридических условий по авторским правам. Эта кампания привела к многочисленным спорам с моими издателями и вызвала настоящую бурю в Америке, когда я высказался за международные авторские права.

* * *

Да, я слышал. Однако вы начинали не как романист. Что привлекало вас в эссеистике и написании очерков?