Беседы с Чарльзом Диккенсом

Вы упомянули Шекспира: вы восхищаетесь его произведениями?

Перед Шекспиром я преклоняюсь. Он был великим мастером, который все знал. Его сюжеты, его персонажи, его чувства и его обращение со словом — это источник невыразимого наслаждения[11], и меня бесконечно завораживает его исследование связи воображения и реальности. Как и он — но оставаясь на несколько миллионов лиг позади, — я считаю весь мир театром, и мне удалось осуществить детскую мечту, купив дом, стоящий на месте неудачного грабежа Фальстафа в «Генрихе IV». Я в честь этого заказал табличку для лестничной площадки второго этажа. На ней написано: «Этот дом, Гэдс-Хилл-плейс, стоит на вершине шекспировского холма Гэдс, навечно памятного из-за его связи с сэром Джоном Фальстафом в его благородном воображении»[12].

Да, пьесы Шекспира я посмотрел в театре в числе первых, и именно с его книгами я справлялся, получив на восемнадцатилетие допуск в читальный зал Британского музея. В 1833 году я написал пародийно-комическую оперу «О’Телло, или Ирландский охотник в Венеции», которую поставил с семьей в домашнем театре. В моем очерке «Миссис Джозеф Портер — напротив» (вы наверняка читали его в «Очерках Боза») описаны смешные превратности подобной постановки. Однако в 1848 году я поставил гораздо более амбициозный любительский спектакль «Виндзорские насмешницы» и сыграл роль судьи Шеллоу. Вот ведь веселье! Мы давали представления не только в Лондоне в театре Хеймаркет, но и в Манчестере, Ливерпуле, Бирмингеме, Глазго и Эдинбурге.

Когда я думаю об убийстве, то сразу вспоминается «Макбет», когда думаю о ситуации, когда испытаниям подвергаются любовь и правдивость, то пробным камнем становится «Король Лир». Одна из моих самых любимых комических сцен в моих собственных романах — это мистер Уопсл в роли Гамлета в «Больших надеждах», освистанный с первого появления и до конца, когда он умирает постепенно, начиная с лодыжек. В актерских наставлениях говорится, что умирать в кресле совершенно неестественно — и любой способен умирать, начиная с головы. Ну и шут же этот Уопсл!

* * *

Вы не расскажете подробнее о ваших публичных чтениях?

Конечно. Уже в самом начале моей карьеры я читал отрывки своих вещей родным и друзьям. Один раз я спешно приехал из Италии, специально чтобы прочитать мою новую рождественскую повесть «Колокола» перед несколькими кружками избранных. Позднее я читал «Рождественскую песнь» большим собраниям в целях благотворительности, а спустя несколько лет начал чтения для пополнения собственного бюджета. Это приносило крупные денежные суммы гораздо быстрее, чем писательство. А контакт, который у меня устанавливался со слушателями, я находил крайне воодушевляющим. На тот момент существовало много вариантов выступлений одного человека: лекции, комические скетчи, декламация драматических монологов. В детстве моим любимым актером был Чарльз Мэтьюс, создавший собственный жанр, который он называл «монополилогом». Однако мои собственные выступления были совсем иными: я не использовал костюмы для различения персонажей — только голос и жесты. У меня в руках была книга, однако я готовился настолько прилежно, что знал текст наизусть и позволял себе свободно изменять слова под воздействием настроения. Все чтения основывались на текстах, написанных в начале моей карьеры или позднее, но в том же раннем стиле. Некоторые были комическими: суд из «Пиквика» был моим любимым. Другие — драматичными: особой популярностью пользовалась буря из «Дэвида Копперфилда». Однако самой впечатляющей из всех, отнимавшей у меня все силы, но завораживающей слушателей, была сцена убийства Нэнси из «Оливера Твиста». «Два „Макбета“!» — так мой друг Макриди описывал ее воздействие[13].

Перо, чернила и дуэль двух жаб

По мере развития карьеры Диккенса его писательские привычки менялись. Три первых романа — «Пиквик», «Оливер Твист» и «Лавка древностей» — превратились в длинное повествование почти случайно, но позже он планировал романы очень тщательно и писал гораздо медленнее. Планы и верстки почти всех романов Диккенса сохранились и демонстрируют, как внимательно он разрабатывал сюжет перед тем, как начать писать, и как пересматривал его в процессе создания текста. После публикации он никогда не вносил в сюжет серьезных изменений, но в переиздании уточнял детали и пунктуацию, а в конце карьеры начал добавлять длинные описательные названия ко всем книгам, выходившим в новом издании.

* * *

Насколько мне известно, первые ваши публикации представляют собой газетные репортажи, а все ваши романы начинали печататься в виде еженедельных или ежемесячных выпусков. Выходит, ваше творчество — это по сути журналистские импровизации?