Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров

сказать,  что  огромность  этой  лютоты,  земли  и  океа на  в  человеке,  хотя

он уезжал оттуда ребенком, каким-то образом сказывается. Потом Саша

ужасно красивый.

Ю. К.: Необычайно.

М. Н.: Ну немыслимо красивый! Это тоже очень важно. Дело в том,

что, понимаешь, всю эту красоту снести трудно. Притом бывает фрачная

красота, бывает герой-любовник, бывает как Юра Казарин – у него внеш-

ность, сейчас я вам скажу какая: ну вот за ним стоят полки с разорван-

ными знаменами, так вот на фоне этих полков ему самое то! Это лучше,

чем фрачный красавец, лучше, чем там… Но при всем при том это очень

трудно вынести. Ну, трудно постоянно слышать вот эти полки с разорван-

ными знаменами. Ну, Саша-то красив, за ним античная Греция.

Ю. К.: Вся культура.

М. Н.: Да, вот это все! И для того, чтобы быть этого лика достойным,

вы знаете, нужно как-то вникать в себя. Трудно! Поэтому трудности в нем

286

много, это точно. И потом в него, как говорила моя умнейшая бабушка,

порченая кровь попала. Я, знаете ли, Сашу люблю, очень хорошо к нему

отношусь, и сейчас у нас с ним хорошие отношения, но как-то я его спро-

сила: «Саша, у тебя в ближайших предках никто не утонул в холодной

воде?» Вот, понимаешь, что-то такое. А это, между прочим, таскать в себе

очень трудно. Вы знаете, если человек покончил жизнь самоубийством,

то и детям его достанется неполная жизнь – и пойдет, и пойдет, и пойдет.

Ю. К.: У меня дядя повесился в 74-м году, его сын, Славка, умер со-

рокалетним, его дочь спилась.

М. Н.: Ну вот! Массу вещей делать нельзя. Вот неслучайно и Рас-

путин, и Шукшин, и Астафьев хором закричали: тогда еще можно было

что-то сделать. Тогда оставались бесперспективные деревни, где дожи-

вали две-три старухи, но эти две-три старухи были, как моя бабка, сре-

доточие народной мудрости. И не уходили они оттуда, потому что живая

земля должна быть живой. И только они, между прочим, такую величай-

шую  миссию  выполняли  и  помнили  это  до  конца.  И  все  эти  люди  это

все слышали. И потом, правда, правильно сказал Распутин, прошлого не

вернешь.

Ю. К.: Сейчас люди пошли ведь обратно в деревню, не много, но

пошли. И не алкоголики.

М. Н.: Да, дай-то Бог. Я всегда говорю, пусть хотя бы будут летние

дачи. Ю. К.: Нет, нет! Они живут там! В Каменке у меня сосед здоровый

мужик 38–39 лет живет, Вовка Попов, местный причем, вокруг них об-

разовалось: Мельников Володя – замечательный художник, Женя Сере-

бренников – плотник…

М. Н.: Лишь бы только живое место осталось живым местом!

Ю. К.: Я посчитал, там двенадцать человек мужиков – не алкоголи-

ков! – живут там круглый год, постоянно.

М. Н.: Ну это же хорошо! А я вот была в одной деревне – красотища

невероятная, соловьи орут, аж деревня качается! – зимует один человек.

Один. Ю. К.: А где это?

М. Н.: Ой, забыла. Один человек зимой – никто не зимует!

Ю. К.: Нет, в Каменке не так. Там есть местные: Юрка да Вовка хо-

дят. М. Н.: Ну ты что, часто бываешь там?

Ю. К.: Я постоянно там.

М. Н.: Вообще,  надо  сказать,  что  самая  такая  тяжелая  судьба,  это

когда человек в деревне живет, потом в райцентре, потом побольше…

287

Ю. К.: Вот  ты  говоришь,  Виктор  Петрович  Астафьев  говорит:  мы

вернемся обратно! Постепенно.

М. Н.: Вот ты знаешь, Юра, я понимаю, что надо верить. Надо ве-

рить так же, как мы верили в победу в 43-м году и в 41-м! Но очень труд-

но. Ю. К.: Нет, надо верить. Мне кажется, что не может такой народ

пропасть. Народ с такой культурой, народ с такими традициями.

М. Н.: Девочки, такой красивый! Теперь, когда мне говорят: «Ну, на-

стоящая парижанка!» – я говорю: «Посмотрите на тех парижан!» Какие

там некрасивые люди: все женщины некрасивые, все мужчины мелкие.

Они все с меня ростом! Мужик с меня ростом… Вот он идет в таком и так

(что-то показывает) – я просто чуть не упала! То есть это для них есте-

ственно. И они правы, потому что Наполеон, в конце концов, был на сан-

тиметр ниже меня, на сантиметр – метр пятьдесят один был Наполеон.

Ю. К.: А ты – пятьдесят два?

М. Н.: Да.

Ю. К.: У меня мама пятьдесят пять была.

М. Н.: Нет, я ходила на таких вот каблуках – это сейчас уж.

Ю. К.: И ты все время ходила в роскошных шубах. Но не все время,

в те годы.

М. Н.: Сама шила – сама.

Ю. К.: И – кольца! Кольца были на руках! По штуки три.

вечер тринадцатый

Ю. К.: Мы остановились на шубах и «вся в кольцах узкая рука»…

М. Н.: Что касается моих роскошных шуб, сейчас скажу: я шла в ка-

кой-нибудь магазин комиссионный, покупала себе большую шубу, у кото-

рой там был потерт край и т. д., раскладывала на пол, кроила и шила себе

другую. А поскольку у меня нет машинки, которая шьет, я шила это все

себе, товарищи, в две дыры. После того, как я все это сшивала, я ходила

неделю, не снимая перчаток, потому что все руки были в крови. Но зато,

ой! Я шила себе много шуб, самая моя любимая была – вот та самая.

Ю. К.: Гордячка  Майя.  Мне  Сахновский  говорил:  «Слушай,  Юр,

Майя уже в четвертой шубе». Ну, классно!