Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров

Это были песни хорошие, просто очень много хороших. А вот сейчас –

ничего такого нет…

Ю. К.: Ну, если ушла культура, та культура – духовная, ушла культу-

ра души, значит, человек перестанет быть человеком.

М. Н.: Я думаю, что да. А о чем речь у Астафьева-то идет? Какой

разговор? Именно об этом! Когда вот эта сцена, где этих пацаненков рас-

стреливают, и один орет: «Дяденька!» Человек только тогда человек, ког-

да за ним эти духовные вершины есть. Я не говорю, что каждый человек

должен быть жутко образован, сведущ во всех науках, читать наизусть

Мандельштама и музицировать Моцарта – вовсе необязательно. Но пони-

мать, что эти высокие ценности предорогие – вот это да! Между прочим,

вспомним все эти детские рассказы Астафьева: вот они законы духовные,

все – бабушка меня любит, и я свою бабушку люблю, вот она моя родная

земля, и лучше ее нет, вот она река, вот мой отец, какой бы он ни был, да

пусть пьяный – но ведь папка! А все эти явления этих братцев: «Я бра-

тишка твой!» – это же просто классно!

Ю. К.: Майя, давай о новом жанре «Диалоги с…» поговорим, тем

более этот жанр мы сейчас как раз создаем. Разговор Эккермана с Гёте.

Он постоянно рядом с гением чувствует себя неуютно.

М. Н.: Рядом с гением – так и говорит?

Ю. К.: Да!

М. Н.: С кем? Нет, ты когда-нибудь с гением говорил? Говорил с та-

ким человеком, чувствовал себя неуютно?

Ю. К.: Да, говорил, но не чувствовал себя ничтожным.

М. Н.: Вот я, как тебе сказать, прекрасно знаю, что если бы я могла

говорить с Пушкиным или Блоком, я бы никакой неуютности не почув-

ствовала. Может, это и нехорошо, и неприлично, но я знаю – не почув-

ствовала бы.

Ю. К.: Ты  сама  гений.  Ты  –  очевидный  гений.  Эккерман  –  ничего

подобного. Там читаешь – просто слезы и сопли про человека, который

сам себя называет гением.

М. Н.: Гения принято почитать. Даже не то, что гениев, а высоко-

поставленных лиц – почитать совершенно стилистически определенным

образом.

295

Ю. К.: А  вот  Соломон  Волков  в  «Диалогах  с  Бродским»…  Кни-

га интересна только одной вещью: тавтологии там никакой, куда боль-

ше энергии. Там просто Бродский постоянно говорит что-то с умным и

 серь ез ным видом…

М. Н.: Так это о чем говорит?

Ю. К.: Волков заработал на этом неплохо, потому что эта книга из-

дается до сих пор. Больше ничего подобного я в жизни не читал. Если

исключить все остальные книги о Бродском – это будет, конечно, очень

большой круг. Но первая никулинская книга такого жанра будет уникаль-

на.  (Смеется.)

М. Н.: Фантастика!

Ю. К.: Зуб даю! «История литературы от Майи Никулиной», «Исто-

рия русской литературы от Майи Никулиной»!

М. Н.: Вот на мой ум, я читала всегда много  (смеется), что касает-

ся русской литературы – особенно XX века, особенно после революции,

особенно советской формации литературы (хотя я, в общем-то, вовсе не

ругаю советскую литературу: напротив, я всегда говорю, наступит такое

время, товарищи, когда соцреализм будет считаться вполне интересным

литературным течением – совершенно точно! Когда его прочтут прохлад-

ным, таким остывшим умом. В свое время Николай Васильевич Гоголь

сказал совершенно правильно, что великая лирика пишется двумя путя-

ми: обожегся – и ору, или подумать и остыть, и тогда написать… Очень

может быть, что Гоголь сильно прав), так вот, на мой ум, чем были не

правы наши литературоведы, которые «прочитывали» литературу и да-

вали ей оценки… Вот я в свое время прочла Чижевского, потом прочла

Фёдорова  и  прочла  про  Циолковского,  его  высказывания  и  т. д.,  очень

неоднозначные (самый цельный, на мой ум, и чистый человек из них –

Чижевский) – так вот, только вооружившись всем этим, надо бы читать

Платонова.

Платонов, на мой ум, не отвергал практику социалистического стро-

ительства, и не выступал против тоталитарного режима – по-моему, он

делал совершенно другое дело. А делал он вот что: его пугал всякий про-

гресс, основанный на тщеславии и технике. Вот тот самый, который обре-

чен. И, между прочим, «Котлован» как раз об этом. А уж, когда прочтешь

«Ювенильное море» – совершенно понятно, что любой прогресс, кото-

рый  основан  на  «делании»,  на  строительстве,  на  модернизации  и  т. д.,

чудовищным образом рождает огромное количество того, что сейчас на-

зывают бюрократией – людей, которые, ничего не сделав, спокойно чув-

ствуют себя историческими персонажами. И надо сказать, когда читаешь

одну вещь, допустим «Чевенгур», соглашаешься с тем, что Платонов –

296

писатель совершенно потрясающий: только своим языком говорить – это

мало кто мог. Но возьмите прочтите «Котлован», «Чевенгур» и т. д., возь-

мите «Ювенильное море», и получится вещь – ой! Он посмотрел на жен-

щину как на федеративную республику, или когда бык умер от усталости

какого-то – забыла – дела, для работы на ненужного человека, и когда

вот эти классические жемчужины, так сказать, Платонова начинают та-

кой породой идти в этом «Ювенильном море». А там, кстати, есть ужасно

интересная вещь, которая очень учитана, и которая очень в жуткой куче