Когда я был совсем мал, даже припомнить не могу, сколько мне тогда было лет, мама принесла в наш дом чёрного котенка. Это было летом, кажется в июле. Отец наотрез отказывался заводить кошку – только кот, по его глубокому убеждению, мог оставаться в нашем доме. А коты-то у нас совсем не приживались, но что можно доказать зрелому мужчине, который собственное упрямство слишком часто направлял против себя. Старые приятели уверяли, что отдают пушистого мальчишку. Он был последним из помета, и по непонятным для меня причинам никто не хотел его забирать. Это был маленький чёрный комочек безобидного страха. Через пару дней кто-то высмотрел, что пушистого мальчика тут и близко не было. Нам нагло подсунули пушистую девчонку, которая никому не нравилась. Стоит отметить, моя мама знала, кого берет, и целесообразно умалчивала об этом. Отец сразу же смирился с фактическим положением дел и напомни я ему спустя годик-другой о том, как он противился кошкам, меня точно подняли бы на смех. Да, дружочек, такой итог можно назвать счастливым. Мы назвали ее Блэйки.
Она была беспощадно агрессивна ко всем и ласково заботлива исключительно по отношению ко мне. Ее мало кто любил и каждый чувствовал, находясь с ней поблизости, что-то вроде противненького страха и унизительной опаски. Действительно, Блэйки можно назвать опасной кошкой – мне есть с чем сравнить. Даже немного странно, что такой адски стервозный характер сформировался в нашей мирной и спокойной семье.
Блэйки всегда спала со мной. Я научил ее обниматься, поэтому она всегда ловко умащивалась слева от меня. Это был живой, теплый и душистый пушистик, с которым даже в самую темную жуткую ночь не было страшно. Помню, когда я не ложился спать вовремя, она громко мяукала и требовала от меня строгого соблюдения правильного режима. Стоило ей замурлыкать рядышком, как горькая обида, жуткая головная боль и просто дурное настроение мгновенно исчезали. Так и росли мы с ней вместе, сохраняя преданную дружбу. Это было больше, чем дружба.
Большую часть жизни Блэйки отличалась крепким здоровьем, силой и выносливостью. Ее ярко черная шерсть буквально сияла удивительным перламутром. Мы даже не помышляли о том, что она может резко постареть и смертельно заболеть. Кошки болеют так же страшно, как и люди. Их онкология ничем не отличается и посылает не меньше страданий. Больше года мы боролись с болезнью Блэйки. Она буквально гнила заживо, а я дважды в день делал ей, пожалуй, бесполезные перевязки, стирал пропитанные гноем попоны и шил новые. Помню дни звонкой детской радости после того, как Блэйки сделали операцию и удалили жуткие опухоли. К сожалению, прекрасно помню и тот день, когда я увидел, что рак вернулся. Помню тот запах. Помню, как я плакал от невозможности ей помочь. После ее смерти я жил с чувством вины и очевидно по этой причине у меня появился псориаз. До сих пор не могу постигнуть смысла тех мук, которые возложены на животных. Пожалуй, я и умру с этим. Хотелось бы на пути в рай или ад выйти на остановке, где свой покой находят зверушки. Хотелось бы, чтобы там меня ждали.
– Эти люди нарочно тебя обидели. – сообразил Уинстон. – У них не было причины тебя бить.
–Мы живем в обществе, где достойных людей, на которых не принято делать ставки, называют только по имени, а выскочек, тщетно пытающихся казаться кем-то достойным – исключительно по фамилии. Так вот, дружочек, я – Энтони Толлок! Полноценный человек! Квартальные патрульные не видели здесь человека. Они видели только приказ. Теперь мне пора раскрываться, дружочек. Можешь остаться, если тебе не страшно.
Подойдя совсем близко к своему отражению в зеркале, старик Энтони начал расстегивать причудливые пуговицы пестрой жилетки, которую он ни разу не менял за все то время, что они с Уинстоном были знакомы. Под пестрой жилеткой оказалась такая же пестрая жилетка, и всего таких жилеток было около семи. Как оказалось, Энтони был не таким упитанным, как думал Уинстон. Три последние жилетки оказались испорченными странными бурыми пятнами. Размер и насыщенность пятен была неодинаковой, в зависимости от того, насколько близко та или иная жилетка прилегала к телу. Грязная рубашка непонятного цвета являла собой и вовсе неприятное зрелище. В зеркальном отражении перед Уинстоном возникла страшная картина. Расстегнув рубашку, Энтони открыл грудь. Это была огромная сочащаяся кровью язва. Уинстон никогда не видел ничего подобного.
–Это жизнь, дружочек. Бытовая жизнь, без прикрас. – задумчиво сказал Энтони.
–Давно у тебя эта рана? – спросил Уинстон.
– Мне кажется, что я живу с ней всю свою жизнь. Веришь или нет, но я не помню, когда она появилась. Теперь я не буду ее прятать. Пусть делает со мной все, что угодно. А тебе пора, дружочек. Вдруг это заразно. Ступай домой и не приходи ко мне.
– Никогда? – обиженно спросил Уинстон.
– Давай мы не будем видеться хотя бы недельку, договорились? – заискивающе спросил Энтони.