Другая воронка, чье имя никому не было известно, как неизвестно было и то, имела ли она хотя бы какое-то обозначение вообще, по правилу сообщающихся состояний соединенная с Инфундибулум Корви 215, но разверстая на другом конце вселенной, исторгла из себя неживое инородное тело, в какое обратилась по итогам этого безумного путешествия спасательная капсула.
Панин опустил беспалую правую руку, которую все это время зачем-то держал простертой. Он ощущал себя пробудившимся от короткого, но насыщенного кошмарами сна и теперь пытался удержать в памяти бредовые видения, стремительно вымывавшиеся оттуда потоками впечатлений возвращенной реальности. Чашка, все еще зажатая в левой руке, была пуста. Остатки кофе обнаружились на полах халата и частично на полу.
— Рашель, — позвал Панин.
Если честно, он не рассчитывал на ответ.
Становилось заметно прохладнее.
Капсула превратилась в мертвую металлическую скорлупу, без управления, без систем жизнеобеспечения, без энергии… без ничего. Холод и пустота деловито прибирали ее к рукам.
Экраны тоже умерли, приняв вид гладких серых плоскостей, толку от которых не было никакого.
Вздохнув, Панин наугад ткнул чашкой в сторону пищеблока. И получил свою порцию черного кофе. «Ну хоть что-то», — подумал он безучастно.
Не до конца растаявший иллюзорный лоскут безнадеги, завершая свой последний полет в возобладавшей реальности, смазал его по лицу.
Впрочем, вернее всего то был кофейный выплеск в невесомости.
Время, что пресеклось во время падения сквозь гравитационную воронку, так и не возобновило свой ход.
Воздух, которым дышал Панин, с каждым новым выдохом становился все более ядовитым. Регенерация, судя по всему, сдохла первой. По остывавшим стенам сползали потеки конденсата и, срываясь, трассировали мутными бусинами по своим бестолковым орбитам. Какая-то энергия все же поступала извне на компеллеры, благодаря чему жили и как могли сопротивлялись наступлению небытия светильники и сохранялся кое-какой температурный комфорт.
Панин скорчился в кресле, глубоко натянув капюшон и уткнувшись носом в горячую чашку. Он сознавал, что это ненадолго, что капсула его переживет и будет некоторое время обогревать и освещать самое себя даже после того, как он уснет, надышавшись углекислого газа. Он был словно шахтерская канарейка: ничего не изменить, некуда деться из клетки, просто ждать и надеяться, что мозг отключится прежде, чем начнется настоящее удушье.
В голове, что сделалась неожиданно просторной и звонкой, будто церковный колокол, лениво проворачивались тысячу раз уже обдуманные мысли, и никаких новых открытий не ожидалось.
Да, глупо все сложилось. Хотя любая жизнь состоит из глупостей едва ли не наполовину.
Да, никто не надеялся, что из этой затеи выйдет что-нибудь путное. Стало быть, и разочарование невелико.
Да, нужно было сидеть внутри блимпа, в тепле и уюте, и не казать оттуда носу. И паниксы водили бы вокруг него свои непонятные хороводы. И шел бы дождь, и ложился бы снег, и ничего бы не менялось в этом раз и навсегда установленном порядке.
Да, ужасно вдруг захотелось попасть домой. Ни с того ни с сего… Должно быть, накопилась критическая масса повседневности. Вот и рвануло так, что осколков не собрать.
Да, обидно. Но не очень. Смерть — всегда ожидаемое событие…
Панин с болезненной резкостью вырвался из дремоты. Ему почудился странный, неуместный здесь скребущий звук, что возник прямо над головой. Как будто по металлической обшивке капсулы водили громадным напильником. Вполне возможно, что и ржавым. Спустя мгновение он понял, что звук ему не приснился. Хуже того: он нарастал и становился невыносимой пыткой для зубов и нервов.
Утлое пространство капсулы наполнилось раздирающим все органы чувств скрежетом.
Панин отшвырнул пустую чашку из-под кофе — она не упала, а отскочила от ближней стены и вышла на собственную орбиту, — обхватил голову руками и закричал от боли в ушах.
Адский звук прервался так же неожиданно, как и возник, сменившись свистом выходившего воздуха.
Перед тем как лишиться сознания, Панин обратил лицо вверх и увидел над собой черное небо с триллионами звезд, закрученными в ослепительную спираль.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. АРХИПЕЛАГ ПОГИБШИХ ЗВЕЗДОЛЕТОВ
«Я умер. Мне все это мерещится. Отсюда следует одно из двух. Либо тот свет существует. Либо я еще жив».
Панин лежал на холодной ребристой поверхности, а перед пересохшими глазами все так же расстилался фантастический вид на бесконечность. Невесомости не было, иначе бы он порхал сейчас над полом и уж во всяком случае никак не ощущал бы веса собственного тела. В особенности головы, которая гудела как пустой котел. Это было отвратительное, незнакомое ощущение, и он желал бы поскорее от него избавиться, хотя и представления не имел, каким образом.
Проморгавшись, он сел и попытался согласовать свою картину мира с информацией, что старательно предоставляла ему первая сигнальная система.