Бесконечная река

Все эти корабли прошли сквозь гравитационную воронку, потеряли в ней ход и остались здесь навсегда. Что сталось с экипажами, можно было только догадываться. Очевидно, ничего вызывающего оптимизм.

Но Панин был жив. На нем был махровый халат идиотского цвета, под халатом минимум существенного, а еще где-то там билось его живое сердце. В этом нелепом виде он сидел посреди открытого космоса и, стуча зубами от холода, таращился на зрелище, которого никому из людей еще не доводилось видеть.

Капсула с восседавшим на ее вершине человеком была заключена в воздушный пузырь, и природа этого невозможного феномена оставалась за рамками понимания. Если приглядеться, то можно было различить плясавшие перед глазами пылинки. И этот воздух, что вначале показался Панину рафинированным до полной стерильности, все же обладал собственным, ни с чем не сравнимым запахом: немного химии, чуть-чуть горелого металла, еще чуточку непонятно чего. Запахом открытого космоса.

Панину вдруг вспомнились где-то слышанные или прочитанные в прежней жизни слова: у вселенной нет намерения тебя убить. Ей, в общем-то, на тебя наплевать. Но подлаживаться под тебя она точно не станет.

Он и не претендовал на особое к себе отношение. Больше того: он вовсе был не против принять новые правила игры. Если бы кто-нибудь удосужился их объявить.

Итак, что имелось в наличии.

Безумное множество космических аппаратов, сгрудившееся в дрейфующий подле гравитационной воронки архипелаг. По каким-то неисповедимым, но очень уместным соображениям архипелаг заключен был в газовую оболочку, пригодную для дыхания — елей на душу ортодоксального антропоцентриста. Исследовать такое не под силу никому, попросту не хватит жизни.

Но будь у Панина возможность покинуть капсулу и пуститься в странствие по этому дивному архипелагу, он бы знал, что искать.

Мусорщики

Воды в душе не было, но пищеблок, оказавшийся неожиданно крепким орешком, охотно снабдил Панина горячим кофе, пирожками с мясной начинкой и сакраментальным бисквитным пирожным. Пакетов с сублиматом при экономном расходовании могло хватить почти на месяц.

Месяц — слишком долгий срок. Панин сознавал, что столько ему никак не протянуть. Холод с настырным усердием добивал его. Спасательная капсула с вышедшей из строя системой жизнеобеспечения и срезанной верхушкой — не лучшее место для выживания в открытом космосе. Если бы в ней нашелся хотя бы самый завалящий скафандр, пусть даже без шлема, без систем комфорта, еще можно было бы на что-то рассчитывать. Но в халате, пускай и с капюшоном, самый оптимистический вариант — однажды уснуть и не проснуться. А перед тем стискивать зубы, чтобы унять стук, растирать сведенные судорогами мышцы до волдырей на ладонях… Пытка холодом — одна из самых безжалостных.

Панин меланхолично дожевал пирожок и прислушался к ощущениям. Кофе, булькавший в желудке, в меру сил распространял свое тепло, но босые ноги так и оставались ледяными, а пальцы на левой руке гнулись с трудом. Было бы забавно подхватить простуду в другой Галактике… Эта мысль немного развеселила его и на короткое время вернула улыбку онемевшим губам. Мысли в голове были телу под стать, деревянные, медленные: «Я забрался так далеко от дома, что совсем перестал испытывать страх. Все, о чем я могудумать, сводится к теплу и сытости. Ничего другого мне и не надо. Что же получается? Даже тут, у черта на куличках, я мечтаю лишь о том, как свить себе гнездо».

Он прикинул, нельзя ли как-нибудь прихватить пищеблок с собой. Без рюкзака, с одной рукой это выглядело непростым предприятием. Повздыхав, запасся пирожками, которые попросту рассовал по карманам халата. Залил в себя еще одну дозу кофе — в голове всплыла где-то подхваченная старинная метафора: «Словно горючее в бензобак». Едва сдержался, чтобы не произнести прихваченную еще с Царицы Савской и потому истрепавшуюся донельзя фразу: «Ничего не выйдет…» Здесь она окончательно утратила всякий смысл. Да и что, собственно, должно было получиться? Неловко придерживая полы халата с полезной нагрузкой, так и норовившей сбежать из карманов, Панин снова выбрался на корпус капсулы. В очередной раз поразился увиденному, хотя уже и без прежнего накала эмоций. И, на всякий случай зажмурившись, оттолкнулся от промерзлой обшивки…

Ожидавшегося падения не случилось. С некоторым ускорением он отплыл от капсулы и завис в пространстве этаким насекомым, смешно растопырившись в попытках вернуть себе хоть какую-то опору. Положение обещало стать совершенно идиотским, когда Панин заметил, что на самом деле он не просто висит, а чрезвычайно медленно, но все же движется по пологой траектории, удаляясь от капсулы в направлении одного из соседних кораблей. Но не черного изборожденного диска, а совсем другого, которому он вначале не уделил достаточно внимания: по причине полной неосвещенности корпус этого звездолета почти сливался с беспроглядными галактическими небесами. И это его движение по мере отдаления от последнего пристанища все более ускорялось.