Это даровало ему небольшую передышку и новую порцию иллюзий. «Надо, надо умываться, — мурлыкал он, довершая санитарную обработку, — по утрам и вечерам…» Вернулись и забрезжили вдалеке очертания заветных островов.
Стоило ему облачиться в комбинезон и застегнуться на все пряжки и залипы, как между лопаток снова зачесалось.
Маленькие монстры были повсюду. Здешний лес кишел ими.
Меланхолично елозя спиной по ближайшему стволу капустного дерева, Панин вспоминал, в какой стороне мог находиться ближайший водоем. Он точно знал: в лесу полно мелких озер. Возле оставленного корабля была целая россыпь темно-зеленых линз чистейшей влаги, куда сходились на водопой окрестные обитатели, от панцеров до запуганных серых вродекотов, которые порскали врассыпную при самом запахе величавых лазурных паниксов. Вроде бы он даже миновал одно такое озеро минувшим днем…
Эта идея показалась ему невыносимо заманчивой.
Назад. К озеру. С головой в воду. Острова подождут. Если уж на то пошло, то черт с ними, с островами.
Хотя отказ от такой роскошной затеи из-за мелких кусачих засранцев выглядел непро стительным малодушием.
Если бы на Колумба с его командой посреди океана вдруг напали какие-нибудь корабельные блохи, если бы сэра Эдмунда Хиллари еще до того, как он был пожалован в сэры, закусали гималайские клопы, если бы Нил Армстронг вместо сочинения самой известной своей фразы о маленьком и большом шагах озабочен был зудом в труднодоступных из-за тяжелого лунного скафандра местах, история человечества сильно потускнела бы.
Очень удачно сложилось, что у Панина напрочь отсутствовали эпохальные амбиции.
Поэтому он не стал увлекаться душевными терзаниями, в чем его энергично стимулировали болезненные покалывания в самых неожиданных участках, а «поставил на путь стопы свои». То есть, подпрыгивая и богохульствуя, устремился в обратном направлении. Пересек знакомую уже обширную прогалин); над которой при свете дня в нехорошем молчании парили на манер воздушных змеев невиданные до сей поры создания, имевшие облик равносторонних треугольников черного цвета. Возможно, высматривали добычу, хотя Панин их внимания не снискал. Снова вторгся в лес, держа на восток с той же строгостью, с какой недавно держал на запад, и не переставая сверяться с компасом. Ему даже мерещилось, что он узнает эти места…
Озеро и вправду обнаружилось часа через полтора. Ну как озеро… затянутая грязноватой тиной бурая лужа, со дна которой с чудным постоянством вздымались большие радужные пузыри. Но у изнемогшего от китайской пытки иголками Панина выбор был невелик. Бормоча под нос «а гори оно все…», он скинул поклажу, вторично и с не меньшей энергией избавился от комбинезона. Зажмурился и плюхнулся в густую теплую жижу.
Зуд моментально прекратился, как если бы испытывавшие человеческую волю высшие силы повернули невидимый рубильник.
Панин сидел по горло в жидкой дряни, блаженно смежив веки, и сам себе улыбался. Дно под ногами скользило и проседало, как студень. Это ничего не меняло. Он выжил, он победил. И не беда, что его противник был едва различим простым глазом. Виктория есть виктория, и никакого нет резона умалять ее ценность соразмерно врагу…
Мир содрогнулся.
Дно ушло из-под ног Панина.
Он открыл глаза и вмиг изошел мурашками в теплой водице.
Новый противник был явно избран по контрасту с предыдущим.
В направлении озера тупо и прицельно ломил необозримых размеров панцерфауль.
«Итак, панцерфауль. Нечто живое, подвижное и дьявольски огромное. Хотя нелегко понять, зачем ему все это. Зачем этой груде мяса, шерсти и броневых пластин куда-то двигаться, да еще с немалой скоростью? Какой смысл вкладывала природа в такое ни с чем не сообразное существо? На какой эволюционный вызов дала столь асимметричный ответ? Да еще словно бы в насмешку сделала его лесным обитателем… Хорошо, что панцеров в лесу ничтожно мало. Возможно, один панцер на полсотни квадратных миль (моя субъективная, то есть от балды, оценка!), да и тот основную часть времени стоит понурясь на месте. Уж как там они размножаются, ума не приложу… Возможно, в существовании панцерфаулей заключался далеко идущий план природы по естественному преобразованию лесных массивов в лесостепи, затем, если все пойдет как надо, в саванны, а там и, чем черт не шутит, в пустыни. Но для чего природе вдруг могло понадобиться превращать озорной зеленый мир в скучные песчаные пространства, нам знать не дано».