Бесконечная жизнь майора Кафкина

– Дорогая, – засмеялся Гальдер, – всем хочется побольше, но не всем везет. Не забывай, мистеру Мак-кэю оно досталось даром. Как говорится: «Bessereinkleiner Fisch, alsgarnichtsaufdem Tisch!» По-немецки это значит, мистер Мак-кэй, маленькая рыбка на столе лучше, чем ничего. Вы говорите по-немецки?

– Нет, – развел руками Кафкин, – только английский. Я же все время живу в Манчестере, так что немецкий не требовался.

Катер пришвартовался к борту яхты.

– Вот и моя «Барракуда»! – с нескрываемой гордостью произнес Гальдер. – Жаль, не совсем новая. Семь лет эксплуатации.

– Все равно она великолепна! – подыграл Кафкин хозяину. – Пожалуй, таких немного наберется в Кингстоне.

– «Немного наберется»! – скривился Гальдер. – Да в здешних краях второй такой не отыщете. Я купил ее в Гамбурге у семейства немецких Ротшильдов за… Угадайте, сколько она стоит?

Они стали подниматься по трапу.

– Какая разница, сколько она стоит? – неожиданно недовольным тоном произнесла Хельга. – Что за привычка хвастаться по всякому поводу?

– Это не хвастовство, – внезапно жестким голосом прервал ее Гальдер. – Это денежное выражение умственных способностей некоторых людей. Ты, верно, забыла, моя дорогая, что еще недавно для нас даже простой «трабант» или «вартбург» были символом богатства?

– Я вас прекрасно понимаю, мистер Гальдер, – успокаивающе произнес Кафкин. – На вашем месте любой мужчина вел бы себя так же. В этом мы отличаемся от женщин. Что поделаешь, нам интересна техника, им украшения. А яхта, я думаю, стоит миллионов сорок?

– Дороже. Ну ладно, я еще покажу вам ее, а сейчас пройдемте в банкетный зал. Я, признаться, проголодался.

Кафкин шел следом за Гальдером, внимательно осматривая яхту. Все же спутниковые фотографии не давали полного впечатления о ней.

– Ничего кораблик? – Хельга фамильярно взяла майора под руку.

– Красота! – кивнул он.

Банкетный зал представлял собой продолговатое помещение площадью около сорока квадратных метров, сияющее многочисленными люстрами и их зеркальными отражениями. Овальный стол орехового дерева окружали роскошные резные стулья. Изящная серебряная посуда уже стояла на столе.

– Мы тут приезжие, как и вы, мистер Мак-кэй, знакомых пока еще особо нет, так что наше общество будет небольшим.

– Не возражаю! – весело откликнулся Кафкин.

Он решил вести себя достаточно свободно, этаким грубоватым англичанином, не привыкшим к высшему свету, но, однако, вместе с тем и достаточно циничным, знающим жизнь не только с розовой ее стороны. – Я, мистер Гальдер, нахожу удовольствие не в количестве людей за столом, а в том, что на нем стоит.

Гальдер оценивающе взглянул на него:

– Да, вам палец в рот не клади! Мне нравятся люди, которые не пытаются быть лучше, чем они есть на самом деле. Чем занимаетесь, если не секрет?

– Я коммерсант, мистер Гальдер. Купля-продажа всего помаленьку.

Они сели за стол: Кафкин напротив Гальдера, Хельга рядом. Прислуживал телохранитель. Он бесшумно возникал и менял блюда именно тогда, когда в этом возникала необходимость.

– Позвольте выпить за ваше здоровье! – патетически произнес Гальдер после того, как телохранитель налил в бокалы вина. – Говорят, очень хорошее вино, но я, сознаюсь, не большой специалист. Пью мало.

– Очень мало, – подмигнула Кафкину Хельга. – Ничего, милый, я работаю за двоих! За нашего славного «Чака Норриса»!

Кафкин шутливо поклонился и выпил.

– Алкоголь – яд! – заговорил с набитым ртом Гальдер. – Те, кому нечего терять в этой жизни, конечно, могут наплевать на здоровье, но умный и богатый человек никогда не станет пить много. Надо вообще стремиться к бессмертию.

Постепенно разговор становился оживленнее. Гальдер расспрашивал Григория о его жизни в Англии, о бизнесе… Было ощущение, что эти расспросы преследуют определенную цель, а не представляют собой дежурные благодарственные словоизлияния.

– Вы, кажется, увлекаетесь бабочками? – спросил внезапно Гальдер.

– Да, около года назад взял в полет книжку Уоллеса и неожиданно заинтересовался. Сам не пойму почему.

Глаза Гальдера загорелись.

– И со мной то же самое! Я, правда, увлекся недавно, несколько месяцев назад, в клинике. Знаете, как бывает? Когда переживешь сильное потрясение, то, кажется, ничего не может заинтересовать в жизни…

– А что случилось?