Бесконечный спуск

Более месяца после утраты зеркала Комаров давал уроки своим четырем ученикам. Для этого они выбирали самые безлюдные отсеки и выставляли на шухер дежурного. На кладбище ржавых баков встречаться было теперь крайне опасно. Постепенно мастер отшлифовал для них по небольшому зеркалу. Комаров испробовал каждое из них и пришел к выводу, что они могут сгодиться. Впрочем, он-то теперь обходился и совсем без зеркала, а им еще предстояло выработать стойкий навык внутренней памяти. Каждый из учеников по примеру Комарова держал свое зеркало в одном из отдаленных отсеков. К примеру, Великан сумел так его замаскировать, используя нишу в стене, что вряд ли кто-то без наводчика это зеркало мог бы найти… Кроме того, отверженные были практичнее Комарова, и у них было больше возможностей. Они создали целый язык из условных знаков и организовали сеть дежурных, стоявших на стреме и отслеживающих, нет ли за ними хвостов. При малейшем подозрении на слежку ученики-зеркальники к своим зеркалам не являлись, а сворачивали с маршрута…

«Смотри в зеркало так, как будто оно явлено только для тебя, — учил их Комаров. — Отдайся созерцанию, ибо в нем ты не только увидишь, но и тебя увидят, и ты обретешь лицо… Задача в том, чтобы не дать погибнуть своему Богу, Который зарождается, брезжит в тебе, когда ты сам превращаешься в зеркало для Него…»

Комаров подробно пересказал им, что ему было известно о предстоящем внедрении в Ликополисе датчиков и камер наблюдения. И всем стало ясно, что с зеркалами надо поторапливаться.

Пока Комаров давал уроки, он заметил, что с ним происходит что-то новое. Он отказался от своей буйственной памяти, перестал блуждать в своем внутреннем зеркале где бы то ни было. Он смотрелся в пустоту этого внутреннего зеркала и пил оттуда молчание. Комаров теперь подолгу молчал, и душа его преисполнялась смиренной немотой. Он ожидал воли о себе. «По воле

Твоей да будет со мною… — молился он теперь. — Если суждено мне отправиться в нижние миры, если Ты так судил, — значит, буду поминать Тебя в нижних мирах… Если суждено мне сбросить оковы, да сбудется милость Твоя надо мною… Помилуй меня так, как Ты изволишь…»

Теперь Комаров как будто стыдился себя самого — стыдился за слишком уж долгие блуждания и парения в Зазеркалье памяти. Ведь в воспоминаниях он бывал обуян давно минувшими страстями или ужасался своим видениям, малодушествовал и зачастую не мог удержать главного…

Наступил срок последнего правежа, после которого, в короткие часы послабления, Комаров должен был встретиться с отверженными и попрощаться с ними. Как обычно, в конце правежа узники впадали в оцепенение. И Комаров тоже потерял сознание после казней, которые он претерпел в последний раз.

Теперь он не видел в оцепенении ни карлика, ни своих прегрешений, ни каких-то досадных воспоминаний. Он увидел подобие того самого сна, что смотрел в детстве во время болезни. Сухой и обгоревший лес с пугающе белесыми стволами, зловещий и зараженный смертью как в страшной сказке… Впрочем, он не так уж пугал его, поскольку во сне он знал, что спит. Как будто какая-то сила перенесла его в то же вещее видение, в то же сновидческое место.

Путь вновь лежал мимо заброшенного колодца к той самой часовне, в которой прабабушка напоила его цельбоносным напитком. Более того, Комаров ожидал, что теперь он наверняка увидит в этом сне то, что тогда, в детстве не смог рассмотреть или, может быть, напрочь позабыл.

И все же теперь сон был иным. Комаров оказался в том же пространстве, и одновременно он узнал в нем деревню, где справлялись поминки по его прабабушке Марье Матвеевне. На этот раз у дома он видел ту же самую толпу родни… Но теперь это были не поминки, а нечто противоположное: крестины, или свадьба, или юбилей. Умершие были рядом с живыми. Если бы Комаров присмотрелся или стал расспрашивать, возможно, он мог бы познакомиться здесь и с более древними предками… Однако теперь он был сосредоточен на другом: он хотел найти отца. Здесь ему почему-то казалось, что теперь они должны воссоединиться после всех страданий — чтобы больше уже никогда не разлучаться.

В часовенке прабабушка Марья вновь протянула ему питье, на этот раз не в кружке, а в небольшой фарфоровой чашке. Комаров испил — по вкусу это была простая вода, холодная, живая.

— Да, да, — ласково сказала прабабушка, — это святая вода, отсюда, из источника.

— Где папа?! — спросил мальчик Комаров.

— Пойдем к купели. Он там сейчас окунается… папа твой…

Сердце Комарова встрепенулось в груди. Да, он и вправду уже видел этот сон тогда, на пике своей болезни. Но суждено ли ему увидеть отца — этого память в себе не держала…

Вот перед ним купель. Прабабушка подводит его к душистым светлым кленовым дверям.

В купели темно, кажется, он различает фигуру отца, который трижды погружается в ледяную воду святого источника, покрякивая. На скамеечке в предбаннике он видит его рубаху и брюки. Это одежда отца, он не спутал бы ее ни с какой другой…