Вечером Кира выползла на кухню, но настолько поздно, что кружка чуть ли инеем не покрылась, а книга, которую я читал, почти кончилась. Спросив, чей стакан, она вылила содержимое, подождала закипания чайника и заварила всё сама. В общем-то, я сделал вид, что этого не видел и история КПСС интересней и обложка у книги приятная на ощупь – мягонькая тканевая, а то, что мои старания вылили в раковину и главное
В течение всей следующей недели меня игнорировали, как могли, да настолько профессионально, что иногда, когда Кира не здоровалась со мной, казалось, что я на самом деле исчез. Происходящее шло в разрез с нашими недавними отношениями, и сколько я не старался с ней поговорить, спросить, в чём дело, что я сделал не так – меня будто не замечали, уходили от ответа короткими фразами: « Не сейчас, мне некогда. Все хорошо, ты ничего не сделал, я просто занята». Каждый день я вёл себя привычно: спрашивал о планах на день, как всегда мне не отвечали, потом предлагал помощь в спонсорстве книг, своих знаний, логики и тут же получал отказ: « Мне пока не нужно, спасибо». Последнюю фразу слышал вплотную до конца месяца. Бестактный Кирилл зачастил настолько в наше пространство, что я его уже не переваривал и всячески намекал ему, что знаю, кто влияет на Киру. Мне захотелось с ним разобраться. Всё понимаю – отношения, любовь, хотя слабо вериться, но зачем настраивать друзей против друг друга? За такое и ногами по лицу пройтись могут! Но это не самое неприятное – взгляд Киры изменился. Так же меняется взгляд твоего друга, когда ему рассказали про тебя больше, чем ты ему сам; некоторые рассказы приводят к презрению, некоторые к ненависти, к жалости, всё это видно во взгляде. Кира смотрела с каким-то улыбчивым выражением, будто примерялась, а правду ей сказали? Так хотелось поговорить с ней, провести сеанс визуализации, но этого уже быть не могло. Я скучал в её присутствии, странно, конечно же, но так и было – каждую минуту хотелось провести с Кирой, которую я знал месяц назад. С людьми так бывает и со мной случилось то же самое: мои родители сейчас чувствуют тоже, что и я. Они скучают по мне, но по тому, каким я был, и может они ловят себя на мысли – это чужой человек, от нашего сына ничего не осталось. Люди уходят из нашей жизни по-разному, кто-то умирает, кто-то исчезает, словно и не был в жизни, тихо без войны, а есть наоборот – наплюют в душу, раздерут в клочья и бывает, возвращаются. Предпоследние уходят тихо и мирно, как время сквозь пальцы, только они остаются рядом, но уже не те. Тебя покидает та часть человека, которую ты любил, а то, что осталось: чужое и холодное, как зима. Я ощутил, осознал, что и со мной такое было уже, в душе заёрзало, прокатилось, но никак не мог вспомнить с кем и когда это произошло. Это вертелось на кончике языка, как забытое слово, было внутри меня как зажёванный диск в проигрывателе – диск есть, а фильма нет, это витало в голове вихрем, который не поймать, накатывало холодным потом.
Стемнело, но фонари освещали достаточно, чтобы видеть куда идёшь. Мне показалось, что сзади меня шли не очень быстро и молчали, а через несколько пролётов в старом районе, где стояли двух этажные дома советского времени – меня обогнали, причём демонстративно, чуть с ног не сбили и оглушили смехом и я узнал голос Киры. В голове промелькнула мысль: « А узнали они меня?». Но судя по тому, как Кирилл догнал Киру и притянул к себе, они не узнали и на этом моменте я перешёл на другую сторону улицы, а когда обернулся – они целовались. Сначала меня передёрнуло, но спустя мгновение я понял, что вмешиваться не имею права, осознал, что так давно не видел её улыбки, не слышал её смеха. Пусть она будет с тем, кто дарит ей настроение и счастье. Я шёл и заглядывался на неё, радужно освещаемую светом фонарей, серебрящимися капельками оседал на волосах снег, на шапке; они шли и игрались, не замечая меня. Тогда решил, что как друга потерять Киру просто не могу и не хочу. Понимая, что странное поведение Киры идёт от Кирилла, который мне не нравиться на взаимных правах – поговорить с ним по-человечески стало для меня окончанием дня.