Бессердечный

Час операции близился и больше чем мама и отец её никто не ждал. Мне этот факт лишь мешал радоваться жизни и тревожно подступал на цыпочках календаря, отнимая надежду на светлое и хорошее, что могло у меня быть. Я старался не думать о феврале и пересадке сердца, вообще заставил себя принять это как должное и нужное. Было страшно и зябко в душе, хотя так было всегда, точнее последние полгода. Когда у тебя проблемы, и ты остаёшься один – решай их, а если не можешь, займись чем-нибудь, чем угодно, только нервы в коробочку, страх в кулак, а волю вперёд – ты сможешь, ты не застрянешь на операционном столе, очнёшься. Кто был за гранью, как я, говорят, что видели всё, что с ними происходило, и я видел, тогда в больнице. Но интереса не было, лишь то, что от меня осталось, та ментальная оболочка ясно понимала что происходит, что из меня вытаскивают остатки болтов и как они окрасились моей кровью. Мне казалось, если напрячься, сфокусироваться то я смогу вспомнить, что произошло, но всё разбегалось в разные стороны, мельтешило в голове и в тот момент врачи начали меня терять. Я уходил, представляете – уходил, но был рядом, и стало страшно, так страшно, как никогда не было. Я вцепился в себя, но без жалости, а потому что не захотел уйти, не узнав, как оказался здесь на этом холодном столе. Кто в этом виновен, кто в ответе? В тот момент я понял, что из-за того, что я пытаюсь вспомнить – мне больно и тогда я перестал вспоминать: откинул все мысли и стремления, будто ничего не происходит. Врачи дали разряд. Сердце замедлялось с каждым мигом начиная биться слабее и слабее, а когда оно остановиться они ничего не смогут сделать и я это понимал. Я взял и закрыл глаза себе настоящему и себе ментальному. Это всё что я помню, и лучше бы помнил всё остальное кроме этого, потому что второй раз добровольно лечь на операционный стол нет ни малейшего желания. Лика только намекнула, но этого было достаточно, чтобы весь вечер запихивать в себя эти жуткие воспоминания.

Родители ничуть не изменились: отец всё так же доделывал чертежи зданий на дому, мама в очередной раз взяла отпуск и предложила остаться на недельку. Но даже в родном доме города Заречного с яркими стёклами – красными, зелёными, жёлтыми и прекрасной кованой оградой я не выдержал больше пяти дней. Всё бы ничего, но когда твоим самочувствием интересуется дворовая тётенька – это ещё, куда ни шло и ты отвечаешь: «Всё хорошо», она же тебя знает, а ты её просто не помнишь, но когда по той же причине к тебе подходит следователь – становиться не по себе.

– Чёрных! Давно ты здесь не был, как живёшь, как здоровье?

Ага, подумал я, придётся врать и только врать!

– Здравствуйте! – произнёс я в недоумении,– Да работаю в другом городе, а сам хорошо – не жалуюсь.

– Да куда ж ты, спешишь что ли?

– Нет, – мотнул я головой.

Он видимо не был в курсе моей памяти и в течение получаса выпытывал у меня, не видел или не общался я с каким-то Симоном и Димой. Этот вопрос у него встал острым ребром, фамилий, правда, он их не назвал, будто эти имена должны быть мне знакомы, как собственное; для приличия я даже сделал вид, что вспоминаю – отвёл глаза в сторону, но на самом-то деле ничего не вышло.

– Нет, не знаю таких, – ответил я на автомате, причём с серьёзным лицом.

Следователь поморщился от недовольства и ответил в духе: « Ну и ладно, передавай привет родителям от дяди Ромы». Следователь, кто ещё? Хорошо, что беседа не перешла на личный контакт, вот тогда-то пришлось вспоминать его имя и отчество, которых я не помню, но почему-то точно знаю, что он следователь из местной прокуратуры, так ясно, как всегда помнил своё имя.

2

И вот я вернулся в двухкомнатное городское пристанище, туда, где меня никто не знает и не задаёт провокационные вопросы, на которые я не смогу ответить и не останусь виноватым, тут мне не будут напоминать о неприятном грядущем. Квартира оказалась пустой. Пустовала она не долго, я не успел согреться чаем, как дверь заскрипела, и в коридоре послышались знакомые шаги. Кира договаривалась о новой встрече с Кириллом, я не нуждался в его лицезрении, чтобы испытать злость и страх. Но, в конце концов, я не выдержал и вышел в коридор.

– Здравствуйте, здравствуйте, – не испугались, не удивились, даже поздоровались в ответ, но руку я ему не пожал, показав на чашку в руке.

Я стоял и смотрел на него, он на меня, а Кира потерялась где-то посередине и вовсе не обратила на нас внимания, спокойно разделась, переобулась и выпроводила Кирилла. Вот тут мне стало легко и спокойно, но ненадолго. Обычно она улыбалась, глаза её искрились радостью, она охотно делилась дневными впечатлениями, переживаниями и даже планами, а тут холодно ушла к себе. Это насторожило меня.

– Кира как отпраздновала? Ты занята, да? – я стоял около закрытой двери её комнаты. – Какао хочешь, сварю? – но она молчала, – Молчи-молчи, я-то знаю, ты его любишь.