Бестиарий

– Сид, кто это? – прошептал он очень громко.

Тут из-за моей спины вышел Башков, небольшого роста, но широкий в плечах. Они с братом были давние приятели, участковый очень зло улыбнулся.

– Блять! – сказал брат и захлопнул дверь.

– Ну так где же боеприпасы? – вновь спросил Башков, растянув смешно последний слог.

Из комнаты брата доносилась мамина ругань, ища опасное мое, она натыкалась на гадкое брата.

– Не было ничего, – пожал плечами я.

Башков схватил меня за предплечье, сдавив железной рукой хрупкие кости.

– Послушай, пиздюк, – зашипел участковый, но договорить не успел.

Дверь в ванную комнату распахнулась, оттуда в клубах пара вышел Свинья. Рот его был открыт, глаза с огромными черными синяками навыкате. Рваный халат в махровую полоску распахнут. С красного от горячей воды тела капала вода.

– Я нихуя не наркоман! – начал Свинья с ходу. – На, смотри!

Он стал задирать рукава, тыкая Башкову в лицо свои вены. Из свастик сочилась кровь, из распахнутого халата болтался член. Но дырок от шприца действительно не было. Лицо Башкова перекорежило злобой, он схватил брата за шею.

– Сучара, – зашипел он.

Но тут из комнаты вышла мама, что-то с ней было не так, что-то безумное светилось в ее глазах, она с трудом дышала, в открытую дверь было видно, что она перевернула у брата в комнате все вверх дном. Башков отпустил мокрую шею.

– Может, на балкон унес, – сказала она растерянно и пошла к балкону.

Башков опять схватил шею Андрея.

– Если бы не твоя мать, я б тебя сейчас придушил! – шептал он сквозь зубы, в уголках рта появились хлопья пены.

– Не имеете права! – прохрипел Свинья.

– Что? – возмутился Башков, полетели слюни, и он сдавил кадык брата еще сильнее.

Я воспользовался этой ситуацией и ушел в свою комнату. Как-то нужно было убрать копаное палево с глаз долой. Тихо взял пакет в руки, прикрыв дверь. Куда же его деть? Хотел выкинуть в окно. Но оно заклеено на зиму. Черт подери. Мысли ползали в мозгу очень медленно. Шкаф! Ордера на обыск наверняка нет. Если не поможет мама, то можно и в шкаф. Пихаю тротилы с лимонкой и «огурцом» в белье, между простынок. Все. Закрываю на ключ. Ключ кладу на верх шкафа, в пыль. Поворачиваюсь. Прислонившись к косяку двери, улыбаясь, стоит Башков.

– Ну а теперь обратно, – скалится он.

– Какого хуя он здесь делает? – орет в коридоре брат маме.

– Заткнись, сволочь! Как вы мне надоели, скоты! – истерично надрывается мама.

Брат, поняв, что не за ним, хлопнув железной задвижкой, уходит в свою комнату.

Мама, я и участковый на кухне. На столе граната-лимонка без взрывателя, минометная граната по кличке «огурец», две тротиловые шашки и коробка из-под индийского чая со сделанной шариковой ручкой надписью «порох». Мама вздыхает.

– О господи! – шепчет она и трет пальцами виски.

Башков заполняет протокол изъятия, распечатанный на пишущей машинке.

Я стою, спиной прислонившись к стенке. Я устал от всего этого. Мне все равно.

– Распишитесь здесь, – вежливо подпихивает Башков протокол маме.

Она вздыхает и подписывает, поджав губы.

– Распишись, – сует листок мне.

Несколько секунд я пытаюсь что-нибудь прочитать, но похмелье от тарена размазывает буквы по бумаге до неузнаваемости. Ставлю закорючку. Я устал. Мне все равно.

– Завтра никуда не уходи, сиди дома! Понял? – строго говорит участковый.

Я киваю. Мама сидит за столом и трет виски. Башков встает и распихивает боеприпасы по карманам шинели. «Огурец» за пазуху во внутренний слева, рядом с сердцем, лимонку в правый нижний, тротил в левый. Пачка из-под чая никуда уже не помещается. В руке.

– До свидания, – говорит он сочувственно маме и, кажется, еще что-то хочет сказать, но не находит слов и, застегнувшись, выходит из квартиры.

Я закрываю дверь.

– Ублюдки ебанутые! – слышу я из лестничного коридора.

Мама то ли вздыхает, то ли стонет на кухне. Я прохожу в свою комнату и валюсь спать.

Долгий, пронзительный звонок в дверь. Еле поднимаю голову, смотрю на часы в виде собачьей будки с собакой на цепи. Семь часов. Утро. «Какая сволочь?» – успеваю подумать я и вдруг вспоминаю вчерашний день. Ёкает сердце, сдавливает мозг. Слышу, как мама бежит к двери у лифта. Может, все-таки пронесло? Нет. В комнату заходит крупный опер, видел его пару раз в отделе.

– Собирайся, Сережа, – говорит он почти ласково, немного, кажется, удивленный тем, что застал меня дома.

Опер уходит опрашивать маму на кухню. В дверном проеме появляется мент с автоматом и зевающим лицом. Слипающимися глазами без эмоций наблюдает, как я одеваюсь, мои руки трясутся, страшный сушняк.

– Готов? – заглядывает опер. – Поехали!

Выходим из квартиры. Выскакивает из комнаты брат в трусах. Машет мне рукой.

– Пока, брат! – говорит он и с ненавистью смотрит на ментов.

– Пока, – говорю я.

Меня подталкивают в спину. К парадняку подают козелок. Через пять минут мы у родного 15-го отдела милиции Калининского района. Трехэтажное кубическое здание грязно-бежевого цвета. Я знаю в нем, наверное, каждый закуток.

– Выходи, – командует опер и крепко берет меня за локоть.