Специалистами также отмечались неоднократные аллюзии в «Бесах» на трагедию Гете «Фауст»[38]. В этом интертекстуальном контексте Ставрогин предстает как «отрицательный русский Фауст», «роль Мефистофеля играет Петр Верховенский, во все важные мгновения возникающий за Ставрогиным с ужимками своего прототипа»[39]. Так в художественном образе Петра Степановича ощутимо обнаруживаются два полюса, к которым он попеременно тяготеет: на одном из полюсов герой сближается со своим реальным прототипом, Сергеем Нечаевым; на другом — он черт, Мефистофель, «зверь из земли, неправедный агнец Апокалипсиса»[40].
Как уже было сказано выше, Петр Верховенский, бывший первоначально главным героем в разработке романа-памфлета, во второй половине лета 1870 года отходит в замыслах Достоевского на второй план, уступая центральное место в произведении Николаю Ставрогину. В исследовательской литературе неоднократно указывалось, что возрастание масштаба личности Ставрогина, значимости роли этого героя в проблематике «Бесов» в немалой степени было обусловлено тем, что на каком-то этапе обдумывания романа Достоевский принял решение передать ему многие черты заглавного героя «Жития великого грешника» — грандиозного неосуществленного замысла рубежа 1860-1870-х годов, задуманного писателем в качестве «последнего слова» в его «литературной карьере» (Т. 29, кн. 1. С. 151).
Достоевский начал разрабатывать планы «Жития великого грешника» в конце 1869 года. Затем отложил этот замысел, приступив к созданию «Бесов».
До лета 1870-го «Бесы» и «Житие.» существовали в его сознании параллельно, как вполне самостоятельные творческие проекты. Писатель рассчитывал достаточно быстро завершить роман-памфлет и все силы отдать работе над главным своим произведением, в сравнении с которым всё, что он писал прежде, будет «только дрянь и введение» (Т. 29, кн. 1. С. 44). Однако на каком-то этапе писание «Бесов» стало «пробуксовывать», тенденциозный роман, по признанию самого Достоевского, ему «опротивел» (Там же. С. 132133). Требовались новые творческие идеи, новый герой, способный внести в произведение масштабную проблематику романа-трагедии. В творческом арсенале писателя таким героем являлся Великий грешник, образ которого владел воображением Достоевского-художника всё последнее время. И он, по выражению Вяч. Полонского, «переплеснул» в новый роман ряд сюжетных положений, некоторых персонажей (Хромоножка, архиерей Тихон) из отложенного на время «Жития.». А главное — придал одному из первоначально второстепенных героев, Князю (будущему Ставрогину), типологические черты Великого грешника, колоссально укрупнившие его фигуру. Это был настоящий «прорыв» в работе писателя над «Бесами». «Гениальная интуиция Достоевского не изменила ему, Ставрогин „спасал" роман.»[41].
Герой «Жития.» задумывался писателем «как тип из коренника, бессознательно беспокоимый собственною типическою своею силою, совершенно непосредственною и не знающею, на чем основаться. <.> Это необычайная, для них самих (людей такого типа. —
Однако нельзя понимать дело так, что теперь в работе над «Бесами» писатель обратился к решению тех творческих задач, которые вдохновляли его в замысле «Жития великого грешника». При существенной типологической близости центральных героев «Бесы» и «Житие.» мыслились Достоевским как произведения в чем-то даже противоположные. В «Житии великого грешника» акцентированная в названии житийная жанровая форма воплощала ключевую художественную идею произведения. К «Бесам» же такое жанровое определение оказывается абсолютно неприложимым.