Бесы

Герой «Жития.», наделенный «необъятною силою непосредственной», хотя и бросался «во время исканий и странствий в чудовищные уклонения и эксперименты», но лишь «до тех пор пока не установится на такой сильной идее <.> которая до того сильна, что может наконец организовать эту силу и успокоить ее до елейной тишины». Хотя вся его жизнь — «буря и беспоря­док», но он «уставляется наконец на Христе» (Т. 9. С. 128). В финале произ­ведения — духовный переворот, подвиг, просветление. «Бесы» же справед­ливо рассматриваются как «мистерия гибели великого грешника»[43]. И фи­нал Ставрогина — окончательное духовное истощение, крах всех его усилий воскресения, самоубийство.

Радикально различны и внешние формы воплощения судеб героев. «Жи­тие великого грешника» задумывалось как серия из пяти больших романов, в которых должны были подробно изображаться сменяющие друг друга этапы духовной эволюции заглавного персонажа. В «Бесах» же сюжет охватывает лишь последние недели жизни Николая Ставрогина, представляет печальный итог его духовных скитаний и борений, которые в своей значительной части отнесены в предысторию романа и намечены автором прикровенно, неопре­деленно, двусмысленно.

Уникальность постановки в романе образа его главного героя точно ука­зана А. С. Долининым: «Достоевский рисует Ставрогина способом осо­бым, — пишет исследователь, — нигде, кажется, больше в такой исключитель­ности у него не встречающимся; Ставрогин дан опосредованно, не в собствен­ном становлении духа, а в его „эманациях", главным образом в отражениях его на других, — в тех, которые, сформировавшись когда-то под его влиянием, те­перь действуют как будто самостоятельно, на самом же деле осуществляют его

45

волю, его идеи, целиком покорившие их волю и сознание»[44].

Необходимо, впрочем, отметить, что в этом справедливом описании из­бранного автором художественного принципа опосредованного представле­ния героя одновременно содержится и важнейшая абсолютная характери­стика Ставрогина — его колоссальное, гипнотическое воздействие на людей, которые в прошлом так или иначе соприкасались с ним на своих жизненных путях. Среди них такие разные, в чем-то даже противоположные персонажи «Бесов», как Шатов, Кириллов, Петр Верховенский, Марья Тимофеевна Ле- бядкина, Лиза, Даша.

«Вспомните, что вы значили в моей жизни, Ставрогин» , — говорит Ки­риллов. «.Вы так много значили в моей жизни», — буквально вторит Кирил­лову, обращаясь к Ставрогину, Шатов. «Пусть меня тогда называли вашим Фальстафом из Шекспира, но вы значили столько в судьбе моей!» — воскли­цает Лебядкин. «Мне, мне именно такого надо, как вы. Я никого, кроме вас, не знаю», — признается Ставрогину Верховенский (с. 309, 311, 326, 496). А Хромоножка, встретившись со своим венчаным мужем после четырехлетнего заключения в монастыре, пытается молитвенно встать перед ним на колени.

Важно, однако, что всё это относится к прежнему Ставрогину. Ныне же, в актуальном сюжете романа, все названные герои переживают разочарование в своем былом кумире, оказавшемся «не тем», кем он виделся им прежде, обма­нувшем их надежды, мечты, грезы. Причем и в сфере идей, и в области чувств, в любви, и в целом как личность, как духовный авторитет. Шатов, публично ударивший Ставрогина по лицу, так объясняет ему свой поступок: «Я за ваше падение. за ложь» (с. 311). Петр Верховенский, мечтавший видеть Ставро- гина фольклорно-песенным Стенькой Разиным, на волжской ладье с кленовы­ми веселками, в раздражении бросает ему при последней встрече: «Какая вы „ладья", старая вы, дырявая дровяная барка на слом!..» (с. 609). И прозрев­шая Хромоножка «с визгом и хохотом» кричит уходящему от нее в ночную тьму Ставрогину: «Прочь, самозванец! <.> Гришка От-репь-ев а-на-фе-ма!» (с. 353-354). Этот поразительный контраст между прежним всеобщим пре­клонением, поставлением Ставрогина на пьедестал и сегодняшним разочаро­ванием героев, обнаруживающих несостоятельность, «фиктивность» их ку­мира, еще больше усугубляет загадку его прошлого.

Предыстория Ставрогина в романе дана настолько пунктирно и туман­но, что даже серьезные исследователи, случалось, делали грубые ошибки, ин­терпретируя роль и значение фигуры центрального героя «Бесов». Так, на­пример, Л. П. Гроссман, увлеченно отстаивая тезис, согласно которому про­тотипом Ставрогина послужил знаменитый революционер-анархист Михаил Бакунин, исходил из представления, что именно Николай Всеволодович по­ставлен Достоевским в романе «в самый центр революционного движения», находится «в фокусе целой системы политических заговоров как их глава и руководитель»[45]. По утверждению исследователя, «за границей начинается для Николая Всеволодовича новый и важнейший этап его существования — приобщение к международной революции и блистательная пропаганда своих политико-философских убеждений, властно подчиняющих ему разнообразных адептов в лице Шатова, Кириллова, Петра Верховенского и др.»; «в прошлом Ставрогин и Верховенский прочно связаны общей революционной работой в Швейцарии»[46] и т. п.