[309] Одна из излюбленных идей Достоевского. В неосуществленном замысле «Жития великого грешника» она возводится к архиерею Тихону, влияние которого на себя ощущает главный герой, Великий грешник: «.он (и это главное) через Тихона
овладел мыслью (убеждением): что, чтоб победить весь мир, надо победить только себя. Победи себя и победишь мир» (Т. 9. С. 138-139). Широко известно, что прототипом этого персонажа является русский святой XVIII в. Тихон Задонский. И именно в учении св. Тихона Задонского можно найти разработку вопроса о «победе над миром» в ключе, близком к тому, который мы обнаруживаем в творчестве Достоевского. Прежде всего здесь необходимо указать на труд святителя «О истинном христианстве» (1770-1771), глава 16-я статьи восьмой которого так и называется: «О победе христианской». Важнейший тезис Тихона Задонского, остро воспринятый и творчески развитый Достоевским, состоит в том, что в брани духовной враги христиан «оружие свое противу нас в нас самих находят <.> и нашими нас орудиями борют. Сердце наше растленное им есть как влагалище всяких орудий, которыми нас уязвляют». «.Якоже и брань сия не плотская, но духовная <.> оружие убо иное <.> подал нам Царь и Вождь наш Христос <.>. Противу гордого духа, духа злобы, зависти и ненависти сильное и действительное оружие есть смирение, кротость, любовь.»; «.победа духовная есть, яко духом смирения дух гордости, духом кротости дух злобы, духом терпения дух гнева и отмщения побеждается» (Тихон Задонский. Т. 3. С. 409-412). В другом капитальном труде «Сокровище духовное, от мира собираемое» (1777-1779), возвращаясь к той же теме, святитель Тихон пишет: «Желают люди победить людей: ты желай победить самого себе; се есть желание христианское! се преславная победа!». «Многие побеждают людей, государства и грады; но себе побеждать не хотят. Се есть христианская победа — себе самого.» (Там же. Т. 4. С. 92, 130). Любопытно, что впервые формулировка максимы, использованная в «Бесах», употреблена Фомой Опискиным в повести «Село Степанчиково и его обитатели», где она воспринимается сугубо иронически: «Умерьте страсти, — продолжал Фома тем же торжественным тоном <.> побеждайте себя. „Если хочешь победить весь мир — победи себя!" Вот мое всегдашнее правило» (Т. 3. С. 137).[310] Здесь: самого Бога-Творца, всеведение которого в христианском изобразительном искусстве выражалось сложной символико-аллегорической композицией, состоящей из ока, окруженного исходящими от него лучами и заключенного в треугольник (см., например, изображение «Всевидящего ока» на главном портике Казанского собора или на пьедестале Александровской колонны перед Зимним дворцом в Петербурге). Обоснование такого изображения в Священном Писании находят в словах: «Вот, око Господне над боящимися Его и уповающими на милость Его» (Пс. 32: 18).
[311] Господь Бог (фр.).
[312] В, казалось бы, светском балагурстве Степана Трофимовича присутствует и серьезная сторона: за бурлескным представлением героем Достоевского «отношений» в акте творения Творца и женщины встает сложнейшая богословская проблематика создания Богом человека как свободной личности — то есть существа, наделенного свободой выбора и способного даже «отказаться от Того, Кто его создал», в том числе «принимая решения, направленные и против Бога». Создавая человека свободной личностью, Творец, говоря словами Степана Трофимовича, «уж, конечно, знал, чему подвергался». Богословы определяют эту коллизию как «Божественный риск», суть которого заключается в том, что «Бог подвергает риску вечной гибели совершеннейшее Свое творение именно для того, чтобы оно стало совершеннейшим». Как учат отцы Церкви, человеческая «свобода есть печать нашей причастности Божеству, совершеннейшее создание Бога, шедевр Творца», поскольку без дарованной людям свободы невозможна и свободная же любовь их к Создателю, вершина Божественного замысла, путь к соединению человека с Творцом — обожению, в котором человек призван стать «по благодати тем, что Бог есть по Своей природе» (Аосский В. Н.
Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. М., 1991. С. 242-243). Одновременно в шутовском допущении Степаном Трофимовичем того, что женщина «сама заставила себя создать в таком виде», прослушиваются травестийно перевернутые слова Творца из ломоносовской «Оды, выбранной из Иова»:Обширного громаду света Когда устроить я хотел, Просил ли твоего совета Для множества толиких дел? Как персть я взял в начале века, Дабы создати человека, Зачем тогда ты не сказал, Чтоб вид иной тебе я дал?
(ЛомоносовМ. В.
Избранные произведения. Л., 1986. С. 203. (Б-ка поэта. Большая сер.)).[313] Если чудеса бывают (фр.).
[314] И пусть всё будет кончено (фр.).
[315] Так называемый (фр.).
[316] Оставьте меня, мой друг (фр.).